мена. Распорядительный, энергичный и находчивый во время штормовъ и всякихъ опасностей, Андрей Николаевичъ обнаруживалъ позорное малодушіе передъ смотрами начальства.
— Да что вы волнуетесь, Андрей Николаичъ! успокоивалъ его старшій штурманъ, относившійся къ высшему начальству съ философскимъ равнодушіемъ человѣка, не разсчитывающаго на карьеру и видавшаго на своемъ долгомъ вѣку всякихъ начальниковъ, которыетѣмъ не менѣе не съѣли егЬ. Онъ тянетъ служебную лямку добросовѣстно и не особенно гоняется за одобреніями; все равно, изъ нихъ шубы не сошьешь; всеравно, для штурмананѣтъ впереди карьеры.
— Да какъ же не волноваться, Степанъ Ильичъ? Развѣ вы не слышали объ адмиралѣ?
— Ну такъ что же?
— Онъ хоть и вѣжливый и любезный, никогда не разносить, а, я вамъ скажу, такая заноза... строгій и взыскательный.
— Ну и пусть себѣ взыскательный. Что ему взыскивать? «Коршунъ», слава Богу, у насъ въ порядкѣ, Андрей Николаичъ.
— Такъ-то такъ, а вдругъ...
— Что вдругъ? переспросилъ, улыбаясь, Степанъ Ильичъ.
— А вдругъ, батенька, на смотру, что-нибудь да выйдетъ.
— Ничего не выйдетъ, Андрей Николаичъ. Вы, право, мнительный человѣкъ и напрасно только разстраиваете себя... Все будетъ отлично, и адмиралъ останется доволенъ. Онъ хоть и заноза, какъ вы говорите, а умный человѣкъ и не придирается изъ-за пустяковъ. Да и не къ чему придраться?.. Пойдемте-ка лучше, Андрей Николаичъ, обѣдать. И то сегодня запоздали... А ѣсть страхъ хочется...
— Нѣтъ, я послѣ пообѣдаю... Мнѣ надо еще самому
