Вдругъ на лицѣ Лопатина безумная радость.
— Ребята, навались... Онъ здѣсь.. Онъ машетъ рукой... Гляди... Братушки, навались!
Еще нѣсколько дружныхъ гребковъ веселъ—и барказъ подплываетъ къ Артемьеву, который, словно бутылка, вертѣлся въ волнахъ.
— Братцы... а я ужъ и не ждалъ! проговорилъАртемьевъ..
Когда его подняли на барказъ, онъ въ первое мгновеніе отъ радостнаго волненья не могъ говорить и только глядѣлъ на своихъ благодарными, полными слезъ глазами...
— Дай, ребята, ему чарку рома... Вали другую... Клади вотъ сюда, около меня, да накрой одѣялами! говорилъ счастливый Лопатинъ.
Послѣ двухъ чарокъ рома Артемьевъ пришелъ въ себя и сталъ было разсказывать, какъ оступился со шлюпки, какъ упалъ и схватился за спасательный кругъ и какъ думалъ, что его не увидятъ со шлюпки и ему придется помирать... Но Лопатинъ, занятый управленіемъ шлюпки, слушалъ его разсѣянно.
— Разскажешь на корветѣ, голубчикъ, сказалъ онъ и снова вытянулся весь впередъ, и снова глаза его лихорадочно блестѣли, когда къ барказу приближался грозный валъ.
На корветѣ переживали въ этотъ часъ томительное ожиданіе. Когда барказъ скрылся изъ глазъ, бинокли устремились за нимъ, то скрывавшимся за волнами, то появлявшимся на ихъ гребняхъ... Наконецъ и его потеряли изъ вида... Капитанъ напрасно искалъ его и, нѣсколько поблѣднѣвшій и напряженно серіозный, выдавалъ свое тайное безпокойство за благополучіе барказа и людей нанемъ тѣмъ, что одною рукой нервно пощипывалъ бакенбарду, и, словно бы желая разсѣять свои сомнѣнія, проговорилъ, обращаясь къ старшему офицеру:
— Лопатинъ, надѣюсь, сумѣетъ управиться съ барказомъ...
