сколько дней всѣ — даже лѣнивецъ Быковъ — знали, какой приказъ отдалъ Нельсонъ передъ Трафальгарскимъ сраженіемъ. Заботясь не объ одномъ только морскомъ образованіи молодыхъ моряковъ и зная, какъ мало въ смыслѣ общаго образованія давалъ морской корпусъ, адмиралъ рекомендовалъ книги для чтенія и заставлялъ переводить съ иностранныхъ языковъ разные отрывки изъ лоцій или изъ морской исторіи. И все это онъ дѣлалъ съ порывистостью и вмѣстѣ съ тѣмъ съ деспотизмомъ властной натуры, приходя въ гнѣвъ, если его не понимали или недостаточно проникались его взглядами.
И зато какъ же его ругали втихомолку молодые люди, что онъ не даетъ имъ покоя, но зато и какъ же тепло вспоминали его впослѣдствіи, когда поняли, что и вспоминалъ онъ о Корниловѣ, и разносилъ, и бѣсновался подчасъ— искренно любя морское дѣло и искренно желая сдѣлать молодежь хорошими моряками.
Однако бывали «штормы», но «ураганчиковъ» не было, и никто на «Коршунѣ» не видѣлъ, что на «Витязѣ» видѣли не разъ, какъ адмиралъ, приходя въ бѣшенство, бросалъ свою фуражку на палубу и топталъ ее ногами. На «Коршунѣ» только слышали— и не одинъ разъ — какъ адмиралъ разносилъ своего флагъ-офицера и какъ называлъ его «шенкомъ», хотя этому «щенку» и было лѣтъ двадцать шесть. Но это не мѣшало адмиралу черезъ пять же минутъ называть того же флагъ-офицера самымъ искреннимъ тономъ «любезнымъ другомъ».
Володя Ашанинъ хотя и пользовался благоволеніемъ его превосходительства, тѣмъ не менѣе старался не особенно часто попадаться ему на глаза и на вахтахъ, что называется, держалъ ухо востро, чтобъ адмиралу не за что было придраться и «разнести». Но все-таки и ему изрядно «попадало» и приходилось выслушивать подчасъ выговоры, послѣ которыхъ адмиралъ становился еще привѣтливѣе, особенно когда эти выговоры были не вполнѣ
