2.
Ашанинъ сразу замѣтилъ какую-то особенную тишину на палубѣ, замѣтилъ взволнованно-тревожный видъ вахтеннаго мичмана, хотя тотъ и старался скрыть его передъ Володей въ напускной отвагѣ, увидалъ на мостикѣ мрачную физіономію долговязаго старшаго офицера и удрученно-не довольное круглое лицо толстенькаго, низенькаго и пузатенькаго капитана — и легко сообразилъ, что адмиралъ только что штормовалъ, а то, пожалуй, еще и штормуетъ, чего Ашанинъ въ качествѣ приглашеннаго гостя, да еще собираюшагося читать свое произведеніе, вовсе не предвидѣлъ и чему далеко не радовался.
Эти быстрыя и поверхностныя наблюденія подтвердились еще внезапнымъ появленіемъ изъ-загротъ-мачты корпуснаго товарища, гардемарина Касаткина, маленькаго, худенькаго, востроглазаго брюнетика, который, пожимая руку Ашанина и озираясь на ютъ, быстро и конфиденциально шепнулъ:
— Глазастый чортъ взъерепенился. Сейчасъ всѣхъ разнесъ... Оралъ, какъ зарѣзанный боровъ. И мнѣ здорово въѣхало... Хотѣлъ разстрѣлять! Ну, конечно, пугалъ... антихристъ... Онъ такъ только кричитъ, улыбнулся брю- нетикъ. — Такъ знаешь что?.. не являйся къ нему сейчасъ. Пережди, а то и тебѣ въѣдетъ... Онъ теперь въ каютѣ... Не иди къ нему... Пони...
Но Касаткинъ не окончилъ слова и исчезъ такъ же внезапно, какъ и появился.
Выходъ адмирала изъ каюты объяснилъ Ашанину эту внезапность и вмѣстѣ съ тѣмъ указалъ ему несостоятельность товарищескаго совѣта. И онъ храбро двинулся впередъ и поднявшись на полуютъ, подошелъ къ старшему офицеру и, приложивъ руку къ козырьку фуражки, началъ:
