Въ темнотѣ онъ его не сразу нашелъ и окликнулъ.
— Очень радъ васъ видѣть, Ашанинъ! Форъ-марсель въ два рифа, фокъ, кливеръ и стаксель... любуйтесь ими четыре часа... Огни въ исправности... Часовые не спятъ... Погода, какъ видите, собачья... Hy, прощайте... Ужасно спать хочется!
И, проговоривъ эти слова, гардемаринъ быстро скрылся въ темнотѣ.
Зычный голосъ вахтеннаго боцмана, прокричавшаго въ жилой палубѣ: «Первая вахта на вахту!» уже разбудилъ спавшихъ матросовъ.
Охая, зѣвая и крестясь, они быстро спрыгивали съ коекъ, одѣвались, натягивая поверхъ теплыхъ шерстяныхъ рубахъ свои куцыя пальтишки, повязывали шеи гарусными шарфами и, перекидываясь словами, поднимались наверхъ на смѣну товарищамъ, уже предвкушавшимъ наслажденіе койки.
Боцманъ Ѳедотовъ, вступавшій на вахту, сердитый со сна, сыпалъ ругательствами, поторапливая запоздавшихъ матросовъ своей вахты, и, поднявшись наверхъ, провѣрилъ людей, назначилъ смѣны часовыхъ на бакѣ, послалъ дежурныхъ марсовыхъ на марсы, осмотрѣлъ огни и заходилъ по лѣвой сторонѣ бака.
И Володя шагалъ по правой сторонѣ, полный горделиваго сознанія, что и онъ въ нѣкоторомъ родѣ стражъ безопасности «Коршуна», Онъ добросовѣстно и слишкомъ часто подходилъ къ закутаннымъ фигурамъ часовыхъ, сидѣвшихъ на носу и продуваемыхъ вѣтромъ, чтобы увѣриться, что они не спятъ, перегибался черезъ бортъ и смотрѣлъ: хорошо ли горятъ огни, всматривался на марсель и кливера—не полощутъ ли?
Но часовые, разумѣется, не спали; огни ярко горѣли краснымъ и зеленымъ цвѣтомъ, и паруса стояли хорошо.
И ему точно было обидно, что нечего было дѣлать, не на чемъ проявить свою бдительность.
