— Правда...
— Ишь вѣдь ты! раздались нѣсколько удивленный восклицанія.
— Я вамъ говорилъ, братцы! произнесъ знакомый голосъ Бастрюкова. —Одно слово: голубь. Голубь и есть!
— Ддда... Такого командира по всему флоту не найтить... Бережетъ онъ матроса, дай Богъ ему счастья!
— Но только —и то сказать—нельзя боцману или офицеру иной разъ нашего брата не съѣздить! авторитетно замѣтилъ чей-то басокъ, сиплый и надтреснутый.
Володя горячо протестовалъ и даже сказалъ по этому поводу убѣдительную, по его мнѣнію, . маленькую рѣчь.
Казалось, судя по глубокому молчанію, всѣ слушали съ одобреніемъ молодого барина. Однако, когда онъ кончилъ, тотъ же басокъ не безъ тонкой ироніи въ голосѣ проговорилъ:
— Такъ-то оно такъ, ваше благородіе, а все-таки, если не здря, а за дѣло, никакъ безъ эстаго не возможно. Я вотъ, баринъ, пятнадцать лѣтъ во флотѣ околачиваюсь, всего навидался, но чтобы безъ боя—невидалъ... И никакъ безъ него не возможно! тономъ полнымъ глубокаго убѣжденія повторилъ старый матросъ.
— Трудно, что и говорить! поддержалъ кто-то.
— И вовсе даже можно! Баринъ правильно говорить! заступился за Володю Бастрюковъ. —Это, ваше благородіе, Аксютинъ такъ мелетъ потому, что его самого драли, какъ Сидорову козу... У его и три зуба вышиблено отъ чужого, можно сказать, звѣрства.
— Встарину, небойсь, учивали!.. снова замѣтилъ басокъ и, казалось, безъ всякаго протеста на виновниковъ потери его зубовъ.
— То-то учивали и людей истязали, братецъ ты мой. Развѣ это по-божески? Развѣ отъ этого самаго нашъ братъ матросъ не терпѣлъ и не приходилъ въ отчаянность... А по-моему, ежели съ матросомъ по-хорошему, такъ
