Я надѣлъ свое виссоновое платье, на которое Консейль тотчасъ же сдѣлалъ нѣсколько критическихъ замѣчаній.
— Изъ чего это сдѣлано, съ позволенія ихъ чести? спросилъ онъ.
— Оно сдѣлано изъ лоснящихся, шелковистыхъ волоконъ которыми присасываются къ утесамъ перистки, родъ раковинъ, попадающихся во множествѣ у береговъ Средиземнаго моря.
Въ старыя времена изъ нихъ выдѣлывали прекрасныя ткани, чулки, перчатки, потому что онѣ очень мягки и теплы. Экипажъ „Наутилуса“, значитъ, не очень тратился на одежду; ему не надобны были ни хлопчатники, ни овцы, ни шелковичные черви.
Я одѣлся и тотчасъ же отправился въ большую залу. Она была пуста.
Я занялся изученіемъ конхіологическихъ сокровищъ, наваленныхъ подъ стеклами, рылся въ огромномъ гербаріумѣ, наполненномъ самыми рѣдкими морскими растеніями, хотя сухими, но совершенно сохранившими свой цвѣтъ.
Между этими драгоцѣнными водорослями, я замѣтилъ лучицу (caulerpus), падину (padina), мутовку (verticillus), кустъ красивый (callitamnion), нѣжный корсиканскій морской мохъ (ceranium) алаго цвѣта, уксичникъ (acetabularia), который очень долго причисляли къ животнорастеніямъ, — однимъ словомъ, превосходнѣйшіе образчики всевозможныхъ водорослей.
День прошелъ, а капитанъ Немо не удостоилъ меня своимъ посѣщеніемъ. Филенки залы не отворялись.
Кажется, здѣсь строго придерживались пословицы: хорошенькаго понемножку, чтобъ жирно не было!
Направленіе „Наутилуса“ не измѣнялось; онъ шелъ со скоростью двѣнадцати миль, на глубинѣ отъ пятидесяти до шестидесяти метровъ.
На другой день, 10 ноября, насъ тоже не почтили посѣщеніемъ. Недъ и Консейль почти все время пробыли со мной. Они очень удивлялись отсутствію капитана.
— Болѣнъ онъ, что-ли? говорилъ Недъ Лендъ. Или, можетъ, онъ что на насъ замышляетъ? Можетъ, хочетъ насъ крѣпко приструнить?
Мы, однако, пользовались свободою; насъ прекрасно и изобильно кормили. Хозяинъ, значитъ, держался уговора.
