изъ Папуазіи, а между тѣмъ я не замѣчалъ ни одной туземной пироги.
— Дѣла никакого нѣтъ, подумалъ я: дай-ка зачерпну водицы да поизслѣдую. Сегодня послѣдній денекъ, — если только исполнится обѣщаніе капитана Немо и „Наутилусъ“ выберется.
Вода въ этомъ мѣстѣ была до того чиста, что въ ней ясно были видны всѣ раковины, животнорастенія и водоросли.
Я кликнулъ Консейля, — и онъ принесъ мнѣ маленькій легкій черпакъ, нѣсколько похожій на тотъ, какимъ ловятъ устрицъ.
— Съ позволенія ихъ чести, сказалъ Консейль, эти дикари, кажется вовсе не злы!
— А между тѣмъ это людоѣды, Консейль.
— Можно быть людоѣдомъ и добрымъ человѣкомъ, отвѣчалъ Консейль, также какъ лакомкой и честнымъ человѣкомъ. Одно не мѣшаетъ другому.
— Хорошо придумано, Консейль! Я соглашаюсь, что это честные людоѣды и честно ѣдятъ своихъ плѣнниковъ; но такъ какъ я не желаю быть съѣденнымъ, хотя бы даже и честно, то я буду держаться на сторожѣ, потому что капитанъ „Наутилуса“ не хочетъ брать никакихъ предосторожностей. А теперь за работу!
Въ продолженіи двухъ часовъ наша ловля шла успѣшно, но не принесла никакой рѣдкости. Черпакъ наполнялся медвѣжьими ушками, арфами, чернавами и главное множествомъ прелестныхъ молотковъ, какихъ я когда либо видалъ. Мы поймали также нѣсколько морскихъ кубышекъ, жемчужныхъ раковинъ и съ дюжину маленькихъ черепахъ, которыхъ отдали въ распоряженіе корабельнаго повара.
Но въ ту минуту, когда я менѣе всего ожидалъ, мнѣ попало въ руки чудо, или вѣрнѣе сказать „уродство“ природы, очень рѣдко встрѣчаемое. Консейль вынувъ черпакъ, нагруженный различными обыкновенными раковинами, вдругъ увидѣлъ, что я быстро опустилъ руку въ сѣть, досталъ оттуда раковину и испустилъ конхіологическій крикъ, т. е. самый пронзительный, какой только можетъ произвести человѣческое горло.
— Что приключилось ихъ чести? спросилъ удивленный Консейль. Ихъ честь что нибудь укусило?
— Нѣтъ, дружокъ, нѣтъ! Хоть я бы охотно поплатился цѣлымъ пальцемъ за эту находку!
— За какую находку, съ позволенія ихъ чести?
