чали предметы гораздо явственнѣе и, значитъ, могли гораздо легче прочихъ выиграть призъ.
Меня деньги не особенно прельщали, но я, тѣмъ не менѣе, не уступалъ никому въ усердіи. Я наскоро обѣдалъ, спалъ, что называется, однимъ глазомъ, пренебрегалъ и солнечнымъ зноемъ, и ливнымъ дождемъ и не сходилъ съ палубы. То перегнусь черезъ бортовыя сѣти на бакѣ, то прислонюсь къ рыбинѣ на шканцахъ и все пожираю жадными глазами пѣнистыя борозды, которыми бѣлѣло море на необозримое пространство.
И сколько разъ приходилось всѣмъ намъ волноваться понапрасну! Какой нибудь причудникъ китъ высунетъ изъ воды свою черноватую спину и у насъ задрожатъ всѣ жилки. Въ одну секунду палуба покрывается народомъ. Изъ нижнихъ каютъ офицеры и матросы стремятся какъ потокъ, и всѣ уставляются въ одну точку, у всѣхъ мутится въ глазахъ и шибко бьется сердце, и всѣ затаиваютъ дыханіе. Я такъ бывало, таращилъ глаза, что рисковалъ повредить себѣ сѣтчатую оболочку и ослѣпнуть, и мой невозмутимый пріятель Консейль говорилъ мнѣ своимъ спокойнымъ голосомъ:
— Кабы ихъ честь не такъ таращили глаза, то ихъ честь видѣли бы гораздо лучше и дальше.
Но всѣ эти треволненія были понапрасну. „Авраамъ Линкольнъ“ бралъ въ сторону, направлялся къ завидѣнному „чудовищу“, а „чудовище“ оказывалось простымъ китомъ, или самымъ обыкновеннымъ кашелотомъ, и скоро исчезало, преслѣдуемое общимъ негодованіемъ и проклятьями.
Погода, между тѣмъ, стояла благопріятная и плаванье совершалось при самыхъ выгодныхъ условіяхъ. Было самое дождливое время года, такъ-какъ въ австралійскомъ поясѣ іюль соотвѣтствуетъ нашему европейскому январю, но море было спокойно и его можно было обозрѣвать на огромное протяженіе.
Недъ Лендъ выказывалъ попрежнему самое упорное недовѣріе; когда не было кита въ виду, когда онъ не стоялъ на вахтѣ, такъ онъ не хотѣлъ и взглянуть на море. А удивительная острота его зрѣнія могла бы принести огромную пользу! Но изъ двѣнадцати часовъ упрямый канадецъ восемь проводилъ въ своей каютѣ, спалъ тамъ или читалъ. Я его упрекалъ сотни разъ за это постыдное равнодушіе.
