ѣхали изъ деревни, навстрѣчу прискакало нѣсколько Верхнеудинскихъ казаковъ; одинъ везъ на сѣдлѣ раненаго японца въ одномъ бѣльѣ, безъ фуражки, другой сѣдло японскаго образца. Разсматривать трофеи не было времени, но все-таки мнѣ врѣзалось въ память интеллигентное, красивое лицо молодого японца и страдальческое выраженіе его глазъ. Мы ждали наступленія противника, видѣли доказательства его близости, но рѣшительно ничего не понимали въ обстановкѣ. Я увидѣлъ Юзефовича и приказалъ ему, взявъ разъѣздъ, вынестись впередъ и освѣтить обстановку. Юзефовичъ бывалъ якоремъ спасенія: за него хватались всегда въ трудныя минуты. „За мной, наметомъ“, скомандовалъ онъ, и маленькій лихой татаринъ исчезъ съ нашего горизонта, а я съ этой минуты пересталъ безпокоиться.
Абадзіевъ верхомъ влетѣлъ на остроконечную сопку, на позицію ретировавшагося побѣдителя (!) Маркозова. Казаки лежали, съ заряженными винтовками въ рукахъ, готовые отрыть огонь противъ...... мифа или миража. Свѣшниковъ и другіе офицеры смотрѣли въ бинокль. Кто то сказалъ: „видно, какъ перевязываютъ раненаго“. А я въ безсильномъ негодованіи и тоскѣ думалъ: что за позоръ! разстрѣляли ничтожный японскій разъѣздъ, а затѣмъ отошли безъ оглядки поближе къ своимъ, забывъ о священной обязанности охранять отрядъ, лишь бы самимъ очутиться въ безопасности, даже не подумавъ донести о своемъ отходѣ, особенно въ виду того, что есть на чемъ отыграться — есть трофеи, и можно хвастаться блестящимъ дѣломъ. Я отношу всѣ эти мои слова всецѣло по адресу Маркозова, пожавшаго лавры этой перестрѣлки, описанной въ реляціяхъ, газетахъ и составившей реноме его имени. Впрочемъ онъ рекламировалъ себя при всякомъ удобномъ случаѣ и даже за бой у д. Тунсинпу, гдѣ изъ всѣхъ чиновъ ввѣреннаго мнѣ отряда оказался по доблести изъ послѣднихъ, хотя и былъ раненъ. Вотъ какъ на самомъ дѣлѣ произошла ретирада Маркозова (но не Верхнеудинцевъ) въ д. Сандіазу.
Какъ уже сказано выше, сотникъ Секретевъ былъ обстрѣлянъ выдвинувшимися вслѣдъ за нашимъ отступленіемъ
