рывъ. Это былъ первый видѣнный мною разрывъ японскаго снаряда, и онъ врѣзался у меня въ памяти. Затѣмъ послѣдовало еще нѣсколько перелетовъ въ томъ же направленіи, но, казалось мнѣ, пристрѣлка была закончена, хотя и очень не скоро. Одновременно начали рваться шрапнели и шимозы надъ позиціей стрѣлковъ, но къ счастью давали все перелеты, или разрывались въ глубокихъ лощинахъ между сопками занятыми моими молодцами. Сосредоточенный огонь многихъ батарей не прерывался ни на одну минуту и велся площадями; японцы искали нашихъ резервовъ и потратили не мало снарядовъ; но резервовъ у насъ не было: стрѣлки и казаки были въ одну линію, а за нами на 5 верстъ пустота; сильно досталось д. Тунсинпу, жители которой, къ сожалѣнію, оставались спокойно въ своихъ домахъ, вѣроятно надѣясь, что мы снова удержимся на позиціи.
Какъ и наканунѣ, я больше всего опасался за правый флангъ, считая лѣвый обезпеченнымъ, но скоро получилось донесеніе, что японцы обходятъ насъ слѣва; кромѣ того, Васильковскій, разсматривая мѣстность на лѣвомъ флангѣ, утверждалъ, что видно наступленіе противника; я послалъ его на лѣвый флангъ, но еще до его возвращенія, по направленію огня, теперь уже бравшаго высоту, на которой мы стояли накрестъ, понялъ, что лѣвѣе насъ не было никого, что 10-й полкъ ушелъ на главную позицію, или въ резервъ, не предупредивъ объ этомъ.
Японцы распространялись весьма быстро въ охватъ нашего лѣваго фланга и въ 6 часовъ развили силу огня до предѣла его напряженія. Въ виду сего я отвелъ сперва 9-ю роту, а затѣмъ и 10-ю на 2-ю позицію. Во время этого маневра я легъ на гребнѣ и смотрѣлъ черезъ него; ружейныя пули въ буквальномъ смыслѣ слова пахали гребень по обѣимъ сторонамъ; такъ пролежалъ я 8 минутъ, отсчитывая время по хронографу; затѣмъ сталъ на гребнѣ и въ бинокль долго любовался фигурою Князя Долгорукова, стоявшаго въ цѣпи своихъ спѣшенныхъ казаковъ; сопка, которую они занимали, имѣла видъ редута, неправильнаго четырехъ-угольника; они могли занять только 1½ фаса, загибая нѣсколько флангъ назадъ; люди лежали, а
