ленъ Бонапартомъ и измѣняетъ Россіи. Обвиняли его за то, что даромъ отдалъ Смоленскъ, что пошелъ отъ него по петербургской дорогѣ и тѣмъ чуть не отдалъ всю армію въ руки Наполеона. Особенно непріятное впечатлѣніе произвело извѣстіе, что Барклай-де-Толли поссорился съ княземъ Багратіономъ, котораго всѣ превозносили до небесъ. Корпусными начальниками мы всѣ были довольны. Духъ между солдатами и офицерами былъ самый воинственный. Французовъ ни сколько не боялись и, хотя всѣмъ было извѣстно, что французы гораздо насъ многочисленнѣе, однакожъ всѣ съ нетерпѣніемъ желали съ ними сразиться.
Во время стоянки мнѣ случилось ѣхать на фуражировку; я поѣхалъ въ Дорогобужъ. Тамъ на одномъ дворѣ, въ сторонѣ отъ большой дороги, нашли на сѣновалѣ сѣно; навьючивъ его на лошадей, вышли мы на большую дорогу уже вечеромъ; по ней проходила армія. Дождавшись своего корпуса и роты, я приказалъ сложить сѣно на орудія. На выходѣ изъ города по обѣимъ сторонамъ улицы догорали дома и летѣли искры; мы проходили съ опасеніемъ и осторожностью, чтобы какъ-нибудь искра не попала въ сѣно и не случилось бы несчастія. Когда вышли изъ города, то сдѣлалась большая темнота; въ это время Барклай-де-Толли проѣзжалъ съ небольшой свитой мимо полковъ и я самъ слышалъ, какъ въ толпѣ солдатъ кто-то сказалъ: «Смотрите, смотрите, вотъ ѣдетъ измѣнщикъ!» Это было сказано съ прибавкою солдатской брани. Этого Барклай-де-Толли не могъ не слышать и какъ должно быть оскорбительно было ему слышать подобные незаслуженные упреки.... Больше подъ вліяніемъ другихъ и самъ я не слишкомъ хорошо думалъ и говорилъ о немъ и за то до настоящаго времени совѣсть моя какъ будто меня упрекаетъ. За всѣмъ тѣмъ скажу, что еслибы онъ вздумалъ дать всѣми желанное сраженіе, то войска, несмотря на довѣріе къ корпуснымъ командирамъ и другимъ генераламъ,
