также нельзя было слышать и чтобъ приказать что-нибудь у орудій, нужно было кричать; все сливалось въ одинъ гулъ. Пока мы готовились, у насъ убили одного человѣка, выбили косякъ у колеса и оторвало ногу у лошади, съ которой успѣли, однако, снять хомутъ и привязать ея къ передку. Послѣ было уже не до хомутовъ.... Какъ только мы открыли огонь, на насъ посыпались непріятельскія ядра и гранаты; они уже не визжали протяжно, а только и слышно было надъ головой, направо и налѣво, вж… вж… вж.... Къ счастію, позиція наша была такого рода, что впереди насъ тянулась легкая возвышенность, такъ что линія направленія нашихъ орудій только проходила чрезъ нее и непріятельскіе снаряды больше били въ возвышенность и съ рикошета перелетали чрезъ насъ, гранаты же разрывало далеко назади. Еслибы не это обстоятельство, насъ уничтожили бы, кажется, въ полчаса времени. Положеніе нашихъ батарей съ правой стороны, за впадиной на возвышеніи, было еще ужаснѣе. Артиллерійская батарейная рота, стоявшая тамъ во время нашего пріѣзда, скоро поднялась назадъ. На мѣсто ея построилась другая. Покуда она снималась съ передковъ и выстроилась, сотни ядеръ полетѣли туда. Людей и лошадей стало, въ буквальномъ смыслѣ, коверкать, а отъ лафетовъ и ящиковъ летѣла щепа. Въ то время, когда разбивались орудія и ящики, никакого треска слышно не было,—ихъ какъ будто какая-то невидимая рука разбивала. Сдѣлавъ изъ орудій выстрѣловъ по пяти, рота эта снялась; подъѣхала на ея мѣсто другая—и опять таже исторія. Смѣнились въ короткое время роты три. И въ нашей ротѣ, несмотря на ея выгодную позицію, много было убито людей и лошадей. Людей стало до того мало, что трудно было дѣйствовать у орудій. Фейерверкеры исправляли должность канонировъ и подносили снаряды. У одного орудія разбило ось и лафетную доску; орудіе упало и людьми отъ него пополнили не-
