лучить контузію считалось чѣмъ-то обиднымъ, а потому о контузіяхъ больше молчали. Для возбужденія же сожалѣнія или состраданія нужно было, чтобъ оторвало руку или ногу или по крайней мѣрѣ прострѣлили съ разбитіемъ костей.
Въ это время явился и подпоручикъ, котораго мы звали Англичаниномъ. Въ Смоленскѣ онъ встрѣтилъ какого-то господина, знакомаго съ его семействомъ; этотъ господинъ далъ ему триста рублей. Съ деньгами онъ остался въ трактирѣ и пробылъ тамъ все время, пока ходили къ Руднѣ, и все промоталъ и проигралъ; не только ничего изъ платья, но и сапогъ не купилъ. Отъ Смоленска до самаго Бородина, несмотря ни на выговоры, ни на угрозы ротнаго командира, онъ пропадалъ по нѣскольку дней, такъ что ротный командиръ нѣсколько разъ хотѣлъ его представить въ числѣ безъ вѣсти пропавшихъ. Во все время, проведенное нами около Бородина, мы его не видали; въ сраженіи онъ съ нами тоже не былъ. Когда же рѣчь зашла о представленіи къ наградѣ, онъ приставалъ къ штабсъ-капитану, чтобъ и его помѣстили въ представленіи. Офицеры говорили, что этого не слѣдуетъ дѣлать, такъ какъ никто его не видалъ и никто даже не знаетъ, гдѣ онъ пропадалъ. Англичанинъ же увѣрялъ, что хотя онъ не былъ при ротѣ, но когда французы отбили одну батарею и прогнали нашу пѣхоту, то онъ схватилъ солдатское ружье, бросился къ пѣхотѣ, остановилъ ее, ударилъ на французовъ и прогналъ ихъ. Офицеры смѣялись, не смѣялся только штабсъ-капитанъ и пресерьозно сказалъ: «Вашъ подвигъ такой, что мое представленіе будетъ для васъ мало значить, а потому совѣтую вамъ обратиться къ бывшему тамъ генералу или самому корпусному командиру». При этомъ съ нами сидѣло еще нѣсколько пѣхотныхъ офицеровъ, всѣ такъ и покатились со смѣху. Англичанинъ нашъ ушелъ и не слышно было, чтобъ онъ обращался къ кому-нибудь за представленіемъ. Это была вспышка веселости, общее же настрое-
