условія. Очевидно, однако, что это рѣшеніе обусловленное исключительными обстоятельствами исторіи Соединенныхъ Штатовъ. Труднѣе было бы рѣшеніе задачи, если бы Канада или Норвегія рѣшили перейти къ всеобщему праву въ его чистомъ видѣ, безъ ограниченій и искаженій. Нетрудно видѣть однако, что ничтожная относительно численность подобныхъ дикихъ народовъ во всѣхъ культурныхъ государствахъ дѣлаетъ задачу, при всей ея теоретической трудности, въ дѣйствительности совершенно не важной: пусть нѣсколько лишнихъ тысячъ людей на милліоны избирателей, не воспользуется своимъ правомъ, пусть даже они продадутъ свои голоса, отъ этого ничто въ сущности не измѣнится.
Теоретически легче, но практически труднѣе разрѣшаются другія подробности организаціи всеобщаго голосованія. Труднѣе именно потому, что ихъ необходимо рѣшить, а не обойти, какъ можно сдѣлать съ вопросомъ о голосованіи дикарей.
О признаніи права голоса за лицами малолѣтними, конечно, не можетъ быть и рѣчи. Естественно, что лицо, участвующее въ политической жизни страны и законно вліяющее на ея законодательство, должно быть зрѣлымъ; вопросъ состоитъ только въ томъ, какъ опредѣлить возрастъ, съ котораго человѣкъ становится зрѣлымъ. Но эта же трудность существуетъ и для гражданскаго совершеннолѣтія. Почему человѣкъ, которому завтра исполнится 21 годъ, подлежитъ одному наказанію за совершенное имъ преступленіе, человѣкъ, которому оно исполнилось вчера, другому, гораздо болѣе суровому? Почему вексель, подписанный наканунѣ совершеннолѣтія, недѣйствителенъ, а такой же вексель, подписанный на слѣдующій день, дѣйствителенъ? Тѣмъ не менѣе необходимость условной возрастной границы не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію; съ ней примирилось гражданское и уголовное право,
