его научаю. На бакѣ все держу его. „Мальчикъ, говоритъ, ругаться выучился и матросскія слова говорить. Я ему наказывала на моихъ глазахъ съ мальчикомъ быть, а онъ не слушается…“ Однимъ словомъ такъ наговорила, что капитана въ разстройку привела, и онъ велѣлъ мнѣ отпустить пятьдесятъ линьковъ до подъема флага… Спасибо еще унтеръ-офицерамъ, легко били да и старшій офицеръ будто не глядѣлъ, потому что не за настоящую службу наказывали, а такъ себѣ, за мальченка… Не серьезное, молъ, дѣло. Къ подъему флагу вышелъ барчукъ и манитъ на бакъ. Пришли. Онъ за мачту манитъ. Пришли за мачту. Тогда вдругъ бросился ко мнѣ, цѣлуетъ и говоритъ: „Я выросту большой, никогда не буду матросовъ наказывать. Никогда. И я не виноватъ, что тебя наказывали. Я и мамѣ говорилъ, что не буду наказывать!“ И самъ весь дрожитъ… и на глазахъ слезы. Жалѣлъ, значитъ, меня. И такъ меня эта ласка въ тѣ поры тронула, вашескобродіе, что и злость моя затихла противъ капитана и его супруги… Однако съ той поры на бакѣ мы больше не проклажались, все болѣе на шканцахъ время проводили… Доплыли мы такимъ манеромъ до экватора
