и часовой то и дѣло стрѣлялъ по разнымъ направленіямъ. Молодежь шумными криками и свистками отвѣчала на каждый выстрѣлъ. Слышно было, какъ по нашему корридору безпомощно метался надзиратель, стараясь поймать бунтовщиковъ. На дворѣ, у вышки часового, выстраивался весь свободный составъ караульныхъ и начальникъ тюрьмы въ рупоръ призывалъ молодежь къ порядку. На нѣсколько минутъ какъ будто бы, все успокаивалось, но потомъ начинался митингъ. Одинъ какой-нибудь наиболѣе краснорѣчивый и смѣлый среди студентовъ, кричалъ въ сдѣланный изъ бумаги рупоръ черезъ окно призывая своихъ товарищей къ полной солидарности. Мнѣ запомнился отрывокъ одной такой импровизированной рѣчи, которую говорилъ черезъ окно очень пріятнымъ баритономъ, должно быть, очень юный ораторъ, студентъ соціалистъ революціонеръ. Обрисовавъ яркими красками весь ужасъ и произволъ, творимый совѣтской властью, ораторъ закончилъ: „Товарищи, насъ бросаютъ въ тюрьмы, наши братья и сестры находятся ежечасно подъ угрозой ареста и смертной казни. Въ Россіи нѣтъ свободнаго слова и несчастный русскій народъ во имя какихъ-то фантастическихъ доктринъ подвергается вивисекціи. Страной правитъ кучка узурпаторовъ и негодяевъ. Товарищи! Часть изъ насъ не сегодня завтра разстрѣляютъ или сошлютъ въ Сибирскую тайгу, но рано торжествуютъ палачи! Всю Россію въ тюрьмы не упрятать, за нами идутъ сотни, потомъ будутъ тысячи и милліоны! Товарищи! Да здравствуетъ великая, свободная Россія и великій, свободный, русскій народъ! Къ чорту узурпаторовъ, палачей, насильниковъ! Къ чорту азіатскую власть! Къ чорту аавантюристовъ и сумасшедшихъ!“
Изъ всѣхъ оконъ раздались восторженные крики ура и полетѣли внизъ зажженные пучки соломы и горящіе матрацы. Зазвенѣли разбиваемыя оконныя стекла, и крики не смолкали. Часовой и вызванный караулъ стрѣляли на-угадъ по разнымъ направленіямъ и въ нашемъ корридорѣ бѣгало нѣсколько надзирателей, хлопали открываемыя двери камеръ и женскіе истерическіе крики прерывались площадной бранью надзирателей.
Молодежь успокоилась лишь подъ вечеръ. Въ
