подпитіи и встрѣчаемый громкими возгласами шпаны: „Сакъ, Сакъ[1] пришел!“ онъ всегда неизмѣнно произносилъ громкимъ басомъ: „Преступный элементъ, молчать! Буржуазію прошу не интриговать!“ Сакъ былъ мужчина довольно плотный, высокаго роста, на видъ лѣтъ 40—45-ти. Онъ былъ одѣтъ въ темносинюю тюремную форму Наркомъюста, причемъ фуражка всегда лихо сидѣла на затылкѣ, а пальто было наброшено только на одно плечо. Обойдя всѣ этажи, нашъ воспитатель собиралъ всѣхъ, способныхъ двигаться, больныхъ одного какого-нибудь этажа въ плотную массу и начиналъ ихъ „воспитывать.“ Приводить дословно все, что говорилось Котомкинымъ въ назиданіе намъ, я затрудняюсь. Это былъ совершенно безсвязный наборъ словъ. Помню только стереотипное начало каждой „рѣчи.“ Вся аудиторія обводилась взглядомъ, Котомкинъ откашливался и начиналъ: „Вы всѣ тутъ, товарищи, жулики и дармоѣды. Положимъ, которые тутъ есть интеллигенты, они можетъ и не жулики, но что дармоѣды — это ужъ обязательно. А надо трудиться, потому, что разъ мы пролетаріатъ, то надо это доказать на дѣлѣ“… и. т. д. Такая рѣчь продолжалась минутъ 10, послѣ чего бесѣда принимала болѣе интимный характеръ съ отдѣльными лицами, преимущественно со шпаной, къ который нашъ воспитатель питалъ особую склонность.
Во время такихъ воспитательныхъ бесѣдъ, наши камеры и наши вещи находились безъ присмотра, и предпріимчивая шпана изъ другихъ этажей совершала набѣги въ наши камеры и очищала до-чиста всѣ „передачи.“ Дважды былъ обворованъ и я, пока не догадался относить все имущество, въ дни лекцій, въ верхній этажъ, подъ охрану „уважаемаго Яшки“.
Мое положеніе вошло въ ту стадію, о которой можно было бы сказать языкомъ военныхъ реляцій: „На фронтѣ тихо. Положеніе безъ перемѣнъ.“
Я получалъ регулярно еженедѣльныя свиданія съ представителями нашего консульства. Устно мнѣ пе-
- ↑ „Сакъ“, сокращенное слово отъ начальныхъ буквъ имени, отчества и фамиліи.
