получно имъ пользовались, а потомъ ножъ внезапно исчезъ. Поискавъ, мы рѣшили, что во время нашей прогулки, надзиратель обыскалъ камеру, нашелъ и забралъ его. На этомъ всѣ и успокоились. Въ ближайшій послѣ пропажи ножа четвергъ, Карлуша былъ особенно нервнымъ. Когда подъ окномъ раздался шумъ пріѣхавшаго грузовика, и начали выкликать фамиліи предназначенныхъ къ разстрѣлу, къ нашему ужасу, надзиратель выкликнулъ также фамилію Карлуши: „Гражданинъ Бикке! Безъ вещей“. Я не могъ лежать на койкѣ и вставъ, началъ ходить по полутемной камерѣ, пока нѣсколько вызванныхъ спѣшно одѣвались, нервно не попадая въ рукава платья. Мы обратили вниманіе, что Карлуша стоялъ на колѣняхъ между моей и своей койкой, лицомъ къ стѣнѣ. Полковникъ Зарѣцкій и инженеръ Вейнбергъ, взволнованно ходившіе вмѣстѣ со мной въ дальнѣйшемъ концѣ камеры, сказали мнѣ: „Ты съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ и у тебя крѣпкія нервы. Пойди, скажи ему что-нибудь. Вѣдь можно съ ума сойти отъ одной этой тишины“. Скрѣпя сердце, я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ Карлушѣ и вдругъ замѣтилъ, что онъ двигаетъ, спрятанной подъ свитеромъ рукой. Полагая, что онъ молится и не зная отъ волненія, что мнѣ предпринять, я подошелъ къ тихо плачущему молодому инженеру Сокольскому, котораго тоже только что вызвали. Въ этотъ моментъ надзиратель опять крикнулъ: „Сокольскій! Бикке! Ватадзе! Гревеницъ! — Скорѣе“. Одновременно съ этимъ Карлуша упалъ на спину и на бѣломъ свитерѣ, какъ разъ на животѣ, виднѣлось темное пятно. Несчастный распоролъ себѣ животъ полутупымъ ножемъ, тѣмъ самымъ, который мы такъ безнадежно разыскивали. Принесли обыкновенный деревянный коечный щитъ, положили на него Карлушу и унесли прочь. Черезъ нѣсколько минутъ одинъ изъ насъ видѣлъ черезъ окно, какъ вмѣстѣ съ закованными людьми, съ торчащими изъ полуоткрытыхъ ртовъ палочками, уложили въ грузовикъ привязаннаго къ щиту, уже на половину мертваго, Карлушу.
Объ этомъ я узналъ потомъ, много спустя, такъ какъ мои нервы не выдержали и я впалъ въ истерическое состояніе. Меня отправили въ лазаретъ, и я
