деръ, хотя и не былъ воспитанникомъ лицея, но все-таки былъ привлеченъ къ дѣлу лицеистовъ, такъ какъ бывалъ иногда у своего дяди, и Чека обвиняла его въ „недоносительствѣ“. Во время пребыванія въ тюрьмѣ, капитанъ Шильдеръ работалъ въ тюремной слесарной мастерской, и благодаря его содѣйствію, я послѣ его отправки на Соловки, попалъ въ канцелярію слесарной мастерской. Это былъ одинъ изъ лучшихъ періодовъ моей тюремной жизни. Съ утра и до обѣда я уходилъ изъ камеры въ мастерскую, возвращался обѣдать въ камеру, а въ 2 часа я опять уходилъ въ мастерскую до 6-ти часовъ вечера. Убѣжать изъ мастерской на волю не было никакой возможности, благодаря тому, что мастерская находилась въ самой центральной части тюрьмы и отдѣлялась отъ свободнаго міра 8-ю воротами, охраняемыми часовыми и надзирателями. Изъ мастерской можно было подъ разными предлогами выходить на центральный тюремный дворъ, грѣться на солнцѣ и иногда встрѣчаться съ заключенными разныхъ отдѣленій тюрьмы, во время ихъ прогулокъ. Мастерской завѣдывалъ всегда полупьяный мастеръ тюрьмы Иванъ Ивановичъ. Черезъ него и я иногда доставалъ немного коньяку или водки, которую въ одиночествѣ выпивалъ въ моей „канцеляріи“. Въ мастерской работало 12 человѣкъ инженеровъ, арестованныхъ по громкому дѣлу о взяточничествѣ на Путиловскомъ заводѣ. Я избѣгалъ посвящать ихъ въ мои одинокія оргіи, такъ какъ не довѣрялъ ихъ скромности и боялся подвести Ивана Ивановича. На мастера я имѣлъ серьезные виды, и мнѣ казалось, что рано или поздно мнѣ удастся, несмотря на всѣ трудности, убѣжать изъ тюрьмы. Исподволь и крайне осторожно я распрашивалъ Ивана Ивановича о тюремныхъ порядкахъ, о формахъ пропуска и т. п. Понемногу въ головѣ смутно назрѣвалъ планъ побѣга.
Въ іюнѣ мѣсяцѣ въ тюрьмѣ стало замѣтно опять оживленіе и въ нашей камерѣ, разсчитанной на 35 спальныхъ мѣстъ набилось свыше 60 человѣкъ. Опять по четвергамъ стали увозить смертниковъ десятками, и сотнями отправляли высылаемыхъ на Соловки и въ Сибирь. Днемъ было совершенно невыносимо сидѣть въ набитой биткомъ людьми душной
