въ лагерь Кеми для работы въ бухгалтеріи лѣсопильнаго завода Кемскаго лагеря.
Остальные пассажиры были крестьяне, которыхъ назначили на лѣсныя работы.
Узнавъ что меня отправляютъ въ Кемь для отправки въ Петербургъ, Ш. искренно меня поздравилъ и сказалъ: „Поздравляю васъ лишь оттого, что вы иностранецъ. Иначе не поздравилъ бы“.
Я очень удивился такому замѣчанію моего собесѣдника. Оказалось, вотъ что: изъ совѣтскаго концентраціоннаго лагеря и изъ Кеми люди освобождаются, только умирая. Всякій, благополучно отбывшій срокъ положеннаго наказанія въ лагерѣ (такихъ почти не бываетъ, такъ всегда имѣется поводъ увеличить срокъ наказанія), отправляется въ Петербургъ въ пересыльную тюрьму. Оттуда всѣхъ, освобожденныхъ съ Соловковъ, отправляютъ на, такъ называемое, вольное поселеніе въ Нарымскій край (Сибирь). Нарымскій край очень мало заселенъ и всѣ административно ссыльные, попадая туда безъ денегъ, безъ платья и съ надорваннымъ здоровьемъ послѣ Соловецкаго ада, осуждены на гибель.
Везутъ въ Нарымскій край въ такихъ вагонахъ, въ какихъ меня привезли въ Кемь, но путешествіе еще ужаснѣе, еще тяжелѣе, такъ какъ длится нѣсколько недѣль съ длительными остановками и перегрузками въ этапныхъ тюрьмахъ.
Какъ и всѣ русскіе съ которыми мнѣ приходилось встрѣчаться въ тюрьмахъ, г-нъ Ш. придавалъ преувеличенное значеніе моему иностранному подданству. По его мнѣнію, я могъ считать себя теперь въ полной безопасности, такъ какъ было очевидно, что меня вышлютъ за границу.
Для меня это было далеко не „очевидно“, но все-таки, гдѣ-то въ самыхъ тайникахъ сердца шевелилась надежда на поворотъ въ моей судьбѣ къ чему-то хорошему, радостному.
Въ Кемь мы прибыли передъ вечеромъ и на пристани уже ожидалъ насъ вооруженный конвой. Всѣхъ насъ, въ томъ числѣ и чекистовъ съ ихъ веселой спутницей, повели уже мнѣ знакомой дорогой въ пересыльный пунктъ, гдѣ мнѣ объявили, что я отправляюсь съ ближайшимъ этапомъ въ Петербургъ въ
