Мессинга. Мы сейчасъ засвидѣтельствуемъ, что вамъ постановленія объявлены.
До судебнаго разбирательства вамъ придется посидѣть мѣсяца два, но я васъ перевожу на облегченный режимъ. Вы будете переведены въ другую камеру Особаго яруса и я разрѣшаю вамъ получать передачу. Можете сообщить объ этомъ вашимъ друзьямъ открытымъ письмомъ.“
Съ этими словами Фоминъ вызвалъ дежурнаго, чтобы меня увели. Когда я былъ уже у выхода, Мессингъ меня остановилъ, говоря: „А какое отношеніе вы имѣли къ финляндскому генеральному консульству?“ На что я отвѣтилъ: „Никакого. Я просто снималъ помѣщеніе въ домѣ консульства, живя и столуясъ вмѣстѣ со всѣмъ персоналомъ консульства. Но я никакого отношенія не имѣю къ дѣятельности консульства. Я совершенно частное лицо, торговый представитель Ю. американской фирмы.“
Мессингъ улыбнулся и, кивая головой, сказалъ:
„Впрочемъ, теперь у насъ будетъ еще время съ вами побесѣдовать. Пока можете идти.“
Только придя къ себѣ въ камеру, я ясно понялъ ужасъ всего происшедшаго со мной. Петля, заброшенная Чекой, затягивалась на моей шеѣ, и было очевидно, что въ силу какихъ-то невѣдомыхъ мнѣ причинъ, Чека крѣпко вцѣпилась въ меня. Ни одного мгновенія во мнѣ не шевельнулось чувство какого-либо упрека по отношенію къ Копонену. Весь его ужасный видъ говорилъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ обо всемъ, что ему пришлось пережить съ момента ареста и я, по собственному опыту, зналъ, въ какихъ условіяхъ его содержали въ тюрьмѣ.
Доведенный до нервнаго припадка и въ состояніи полнѣйшей невмѣняемости, этотъ несчастный человѣкъ былъ окончательно сраженъ, увидѣвъ меня въ тюрьмѣ. Вѣроятно, и мой видъ, послѣ восьмидневнаго полуголоднаго пребыванія въ холодной и темной камерѣ былъ ужасенъ. Вся сцена моей очной ставки съ Копоненомъ произвела на меня такое впечатлѣніе, какъ будто бы Копоненъ лишь тогда повѣрилъ словамъ Фомина о моемъ арестѣ, когда увидѣлъ меня. Повидимому, слѣдователь неоднократно старался убѣдить Копонена, что меня подозрѣваютъ, именно бла-
