заработки, какъ только доходятъ до первой деревни и перваго кабака, хотя эти заработки являются результатомъ 4—5 мѣсячнаго труда — воистину каторжнаго труда, со всѣми его лишеніями — на пріискахъ. Деревни по Ленѣ, Енисею, Кану и пр., куда выходятъ осенью рабочіе съ пріисковъ, пользуются, въ этомъ отношеніи, широкой извѣстностью. Кто не знаетъ въ Восточной Сибири двухъ злосчастныхъ заброшенныхъ приленскихъ деревушекъ, носящихъ громкія имена Парижа и Лондона, вслѣдствіе прославленнаго искусства ихъ обитателей въ дѣлѣ очищенія кармановъ рабочихъ, вышедшихъ съ пріисковъ? Когда рабочій прокутитъ въ кабакѣ свой заработокъ до послѣдней копейки и оставитъ кабатчику даже шапку и рубашку, приказчики золотопромышленниковъ немедленно нанимаютъ его на слѣдующее лѣто и, въ замѣнъ своего паспорта, онъ получаетъ задатокъ подъ будущую работу, съ которымъ онъ и возвращается домой, часто расходуя его до послѣдней копейки на пути. Онъ возвращается такимъ образомъ въ свою деревню съ пустыми руками и нерѣдко проводитъ долгіе зимніе мѣсяцы въ ближайшемъ острогѣ! Короче говоря, всѣ оффиціальныя изслѣдованія, вплоть до настоящаго времени, указываютъ, что тѣ немногіе изъ ссыльныхъ, которымъ удалось устроиться въ качествѣ домохозяевъ, живутъ въ состояніи страшной нищеты; остальные же, бросивъ землю, обращаются въ рабовъ на службѣ у суроваго сибирскаго крестьянина и золотопромышленниковъ, или же, наконецъ, — говоря словами оффиціальнаго отчета, — „умираютъ отъ холода и голода“.
Тайга (дѣвственные лѣса, покрывающіе сотни тысячъ квадр. верстъ въ Сибири) густо населена бѣглецами, которые пробираются потихоньку по направленію къ западу; этотъ непрерывный потокъ человѣческихъ существъ движется надеждою достигнуть родныхъ деревень, находящихся по ту сторону Урала. Какъ только закукуетъ кукушка, возвѣщая, что лѣса освободились отъ снѣжнаго покрова, что они вскорѣ смогутъ снабжать странника грибами и ягодами, ссыльные тысячами убѣгаютъ съ золотыхъ пріисковъ и соляныхъ заводовъ, изъ деревень, гдѣ они голодали, и изъ городовъ, гдѣ они
заработки, как только доходят до первой деревни и первого кабака, хотя эти заработки являются результатом 4—5 месячного труда — воистину каторжного труда, со всеми его лишениями — на приисках. Деревни по Лене, Енисею, Кану и пр., куда выходят осенью рабочие с приисков, пользуются, в этом отношении, широкой известностью. Кто не знает в Восточной Сибири двух злосчастных заброшенных приленских деревушек, носящих громкия имена Парижа и Лондона, вследствие прославленного искусства их обитателей в деле очищения карманов рабочих, вышедших с приисков? Когда рабочий прокутит в кабаке свой заработок до последней копейки и оставит кабатчику даже шапку и рубашку, приказчики золотопромышленников немедленно нанимают его на следующее лето и, взамен своего паспорта, он получает задаток под будущую работу, с которым он и возвращается домой, часто расходуя его до последней копейки на пути. Он возвращается таким образом в свою деревню с пустыми руками и нередко проводит долгие зимние месяцы в ближайшем остроге! Короче говоря, все официальные исследования, вплоть до настоящего времени, указывают, что те немногие из ссыльных, которым удалось устроиться в качестве домохозяев, живут в состоянии страшной нищеты; остальные же, бросив землю, обращаются в рабов на службе у сурового сибирского крестьянина и золотопромышленников, или же, наконец, — говоря словами официального отчета, — «умирают от холода и голода».
Тайга (девственные леса, покрывающие сотни тысяч квадр. верст в Сибири) густо населена беглецами, которые пробираются потихоньку по направлению к западу; этот непрерывный поток человеческих существ движется надеждою достигнуть родных деревень, находящихся по ту сторону Урала. Как только закукует кукушка, возвещая, что леса освободились от снежного покрова, что они вскоре смогут снабжать странника грибами и ягодами, ссыльные тысячами убегают с золотых приисков и соляных заводов, из деревень, где они голодали, и из городов, где они
