совершенно лишены свѣта; до нихъ надо добраться черезъ какіе-то темные лабиринты и сами карцеры страшно сыры: въ нихъ нѣтъ ничего, кромѣ сгнившаго пола и мокрыхъ стѣнъ. Человѣку, входящему со свѣжаго воздуха въ такой карцеръ, приходится немедленно убѣгать, изъ боязни задохнуться… Спеціалисты говорятъ, что самый здоровый человѣкъ долженъ умереть, если его продержатъ въ такомъ карцерѣ три или четыре недѣли. Заключенные, пробывшіе въ нихъ нѣкоторое время, выходили оттуда совершенно изнеможенными; нѣкоторые едва могли держаться на ногахъ. Лишь немногимъ, принадлежащимъ къ менѣе важнымъ категоріямъ, позволяется работать. Остальные сидятъ, сложа руки, по мѣсяцамъ, иногда по годамъ“. Когда г. Никитинъ полюбопытствовалъ посмотрѣть отчеты о деньгахъ, приносимыхъ арестантамъ ихъ родными, или заработанныхъ ими въ тюрьмѣ, онъ встрѣтилъ самый рѣшительный отказъ, какъ со стороны высшаго, такъ и низшаго тюремнаго начальства.
Тотъ же авторъ слѣдующимъ образомъ описываетъ мѣста заключенія при полицейскихъ участкахъ столицы:
„Въ камерахъ для простонародья — грязь ужасная; арестантамъ приходится спать на голыхъ деревянныхъ нарахъ, или же, за недостаткомъ мѣста, нерѣдко половина ихъ спитъ подъ нарами на полу. При каждой такой тюрьмѣ имѣются карцеры; это — просто очень маленькія каморки, куда совершенно свободно проникаютъ снѣгъ и дождь. Въ нихъ нѣтъ ничего, спать приходится на полу; стѣны и полъ совершенно мокры. Привиллегированные арестанты, которыхъ держатъ въ одиночныхъ камерахъ, вскорѣ впадаютъ въ меланхолію; нѣкоторые изъ нихъ были близки къ помѣшательству… Въ общихъ камерахъ не даютъ никакихъ книгъ для чтенія, кромѣ религіозныхъ, которыя употребляются для свертыванія папиросъ“ (Участковыя тюрьмы въ Петербургѣ).
Оффиціальный отчетъ С.-Петербургскаго комитета „Общества для помощи заключеннымъ въ тюрьмахъ“, напечатанный въ Петербургѣ въ 1880 г., слѣдующимъ образомъ описываетъ тюрьмы русской столицы:
„Литовскій Замокъ былъ построенъ на 700 арестан-
совершенно лишены света; до них надо добраться через какие-то темные лабиринты и сами карцеры страшно сыры: в них нет ничего, кроме сгнившего пола и мокрых стен. Человеку, входящему со свежего воздуха в такой карцер, приходится немедленно убегать, из боязни задохнуться… Специалисты говорят, что самый здоровый человек должен умереть, если его продержат в таком карцере три или четыре недели. Заключенные, пробывшие в них некоторое время, выходили оттуда совершенно изнеможенными; некоторые едва могли держаться на ногах. Лишь немногим, принадлежащим к менее важным категориям, позволяется работать. Остальные сидят, сложа руки, по месяцам, иногда по годам». Когда г. Никитин полюбопытствовал посмотреть отчеты о деньгах, приносимых арестантам их родными, или заработанных ими в тюрьме, он встретил самый решительный отказ, как со стороны высшего, так и низшего тюремного начальства.
Тот же автор следующим образом описывает места заключения при полицейских участках столицы:
«В камерах для простонародья — грязь ужасная; арестантам приходится спать на голых деревянных нарах, или же, за недостатком места, нередко половина их спит под нарами на полу. При каждой такой тюрьме имеются карцеры; это — просто очень маленькие каморки, куда совершенно свободно проникают снег и дождь. В них нет ничего, спать приходится на полу; стены и пол совершенно мокры. Привилегированные арестанты, которых держат в одиночных камерах, вскоре впадают в меланхолию; некоторые из них были близки к помешательству… В общих камерах не дают никаких книг для чтения, кроме религиозных, которые употребляются для свертывания папирос» (Участковые тюрьмы в Петербурге).
Официальный отчет С.-Петербургского комитета «Общества для помощи заключенным в тюрьмах», напечатанный в Петербурге в 1880 г., следующим образом описывает тюрьмы русской столицы:
«Литовский Замок был построен на 700 арестан-
