Клэрво давала намъ за 30 сантимовъ (12 копѣекъ) кусокъ хорошего бифштекса съ картофелемъ, въ Ліонской тюрьмѣ мы платили вдвое за ломоть очень сквернаго варенаго мяса, и такъ во всемъ.
Я не могу судить по моимъ личнымъ наблюденіямъ, какъ оплачиваются въ Ліонской тюрьмѣ работы; но разсказанное мною выше не внушаетъ особеннаго довѣрія къ честности всего предпріятія. Что же касается одежды, то она очень плоха и гораздо хуже по качеству той, какую я видѣлъ въ Клэрво, хотя и тамъ она достаточно плоха. Совершая ежедневную прогулку въ одномъ изъ дворовъ Ліонской тюрьмы, мнѣ часто приходилось видѣть, какъ только-что осужденные отправлялись смѣнять свою собственную одежду на арестантскую, доставляемую подрядчикомъ. Это были въ большинствѣ случаевъ рабочіе, бѣдно, но все же прилично одѣтые, какъ вообще одѣваются даже бѣднѣйшіе французскіе рабочіе. Но когда они облекались въ тюремный костюмъ: коричневую куртку, покрытую разноцвѣтными заплатами и такіе же заплатанные штаны, на шесть дюймовъ не доходящіе до громадныхъ деревянныхъ сабо, — арестанты испытывали чувство глубокаго замѣшательства въ этомъ смѣшномъ и позорномъ одѣяніи. Такимъ образомъ, первымъ шагомъ заключеннаго въ тюрьмѣ является облаченіе въ одежду, которая сама по себѣ служитъ клеймомъ униженія.
Мнѣ не пришлось ближе ознакомиться съ отношеніями между тюремной администраціей и уголовными въ Ліонскихъ тюрьмахъ. Но и того, что я видѣлъ, было совершенно достаточно, чтобы убѣдиться, что тюремные надзиратели — въ большинствѣ случаевъ старые полицейскіе сержанты — сохранили всѣ характерныя особенности прежней наполеоновской полиціи, всегда отличавшейся грубой жестокостью. Что же касается высшей тюремной администраціи, то она проникнута тѣмъ лицемѣріемъ, которое характеризуетъ правящіе классы Ліона. Приведу одинъ образчикъ. Директоръ тюрьмы многократно давалъ мнѣ формальное обѣщаніе не конфисковать моихъ писемъ, не увѣдомивъ меня каждый разъ о фактѣ конфискации. Это было все, чего я добивался въ
Клэрво давала нам за 30 сантимов (12 копеек) кусок хорошего бифштекса с картофелем, в лионской тюрьме мы платили вдвое за ломоть очень скверного вареного мяса, и так во всём.
Я не могу судить по моим личным наблюдениям, как оплачиваются в лионской тюрьме работы; но рассказанное мною выше не внушает особенного доверия к честности всего предприятия. Что же касается одежды, то она очень плоха и гораздо хуже по качеству той, какую я видел в Клэрво, хотя и там она достаточно плоха. Совершая ежедневную прогулку в одном из дворов лионской тюрьмы, мне часто приходилось видеть, как только что осужденные отправлялись сменять свою собственную одежду на арестантскую, доставляемую подрядчиком. Это были в большинстве случаев рабочие, бедно, но всё же прилично одетые, как вообще одеваются даже беднейшие французские рабочие. Но когда они облекались в тюремный костюм: коричневую куртку, покрытую разноцветными заплатами и такие же заплатанные штаны, на шесть дюймов не доходящие до громадных деревянных сабо, — арестанты испытывали чувство глубокого замешательства в этом смешном и позорном одеянии. Таким образом, первым шагом заключенного в тюрьме является облачение в одежду, которая сама по себе служит клеймом унижения.
Мне не пришлось ближе ознакомиться с отношениями между тюремной администрацией и уголовными в лионских тюрьмах. Но и того, что я видел, было совершенно достаточно, чтобы убедиться, что тюремные надзиратели — в большинстве случаев старые полицейские сержанты — сохранили все характерные особенности прежней наполеоновской полиции, всегда отличавшейся грубой жестокостью. Что же касается высшей тюремной администрации, то она проникнута тем лицемерием, которое характеризует правящие классы Лиона. Приведу один образчик. Директор тюрьмы многократно давал мне формальное обещание не конфисковать моих писем, не уведомив меня каждый раз о факте конфискации. Это было всё, чего я добивался в
