крохотную камеру, гдѣ я и помѣстилась съ его женой… Многіе изъ арестантовъ разсказывали мнѣ, что они были арестованы „по ошибкѣ“, сидѣли по 7—8 мѣсяцевъ и не высылались заграницу вслѣдствіе будто бы неполученія какихъ-то документовъ. Можно себѣ представить ихъ положеніе, послѣ семимѣсячнаго пребыванія въ этой омерзительной обстановкѣ, не имѣя даже возможности перемѣнить бѣлье. Они совѣтовали мнѣ дать взятку смотрителю и тогда меня немедленно доставятъ на прусскую границу. Но я была уже въ теченіи шести недѣль въ пути, денегъ у меня не было, а письма мои, очевидно, не доходили до моихъ родныхъ… Наконецъ, солдатъ позволилъ мнѣ отправиться въ сопровожденіи его жены на почту, и я послала заказное письмо въ Петербургъ“. У г-жи К. были вліятельные родные въ столицѣ и, спустя нѣсколько дней, была получена телеграмма отъ генералъ-губернатора о немедленной высылкѣ ея въ Пруссію. „Мои бумаги“, — говоритъ г-жа К., — „немедленно нашлись, я была выслана въ Эйдкуненъ и выпущена на свободу“.
Нужно сознаться, картина выходитъ ужасная, но въ ней нѣтъ и тѣни преувеличенія. Для любого русскаго, имѣвшаго „тюремный опытъ“, каждое слово вышеприведеннаго разсказа звучитъ правдой, каждая сцена кажется нормальной въ стѣнахъ русской тюрьмы… Ругань, грязь, звѣрство, побои, взяточничество, голодъ — все это можно наблюдать въ любой тюрьмѣ; отъ Ковно до Камчатки и отъ Архангельска до Эрзерума. Будь у меня больше мѣста, я могъ бы привести массу подобныхъ же разсказовъ.
Таковы тюрьмы Западной Россіи. Но онѣ не лучше на Востокѣ и на Югѣ. Корреспондентъ, которому пришлось пробыть въ Пермской тюрьмѣ, слѣдующимъ образомъ отзывается о ней въ газетѣ „Порядокъ“: „Тюремнымъ смотрителемъ здѣсь нѣкій Гавриловъ… Постоянное битье „въ морду“, сѣченіе, заключеніе въ мерзлые темные карцеры и голоданіе арестантовъ — таковы характерныя черты этой тюрьмы. За каждую жалобу арестантамъ „задаютъ баню“ (т.-е. сѣкутъ) или запираютъ въ темный карцеръ… Смертность въ тюрьмѣ
крохотную камеру, где я и поместилась с его женой… Многие из арестантов рассказывали мне, что они были арестованы „по ошибке“, сидели по 7—8 месяцев и не высылались заграницу вследствие будто бы неполучения каких-то документов. Можно себе представить их положение, после семимесячного пребывания в этой омерзительной обстановке, не имея даже возможности переменить белье. Они советовали мне дать взятку смотрителю и тогда меня немедленно доставят на прусскую границу. Но я была уже в течении шести недель в пути, денег у меня не было, а письма мои, очевидно, не доходили до моих родных… Наконец, солдат позволил мне отправиться в сопровождении его жены на почту, и я послала заказное письмо в Петербург». У г-жи К. были влиятельные родные в столице и, спустя несколько дней, была получена телеграмма от генерал-губернатора о немедленной высылке её в Пруссию. «Мои бумаги», — говорит г-жа К., — «немедленно нашлись, я была выслана в Эйдкунен и выпущена на свободу».
Нужно сознаться, картина выходит ужасная, но в ней нет и тени преувеличения. Для любого русского, имевшего «тюремный опыт», каждое слово вышеприведенного рассказа звучит правдой, каждая сцена кажется нормальной в стенах русской тюрьмы… Ругань, грязь, зверство, побои, взяточничество, голод — всё это можно наблюдать в любой тюрьме; от Ковно до Камчатки и от Архангельска до Эрзерума. Будь у меня больше места, я мог бы привести массу подобных же рассказов.
Таковы тюрьмы Западной России. Но они не лучше на Востоке и на Юге. Корреспондент, которому пришлось пробыть в Пермской тюрьме, следующим образом отзывается о ней в газете «Порядок»: «Тюремным смотрителем здесь некий Гаврилов… Постоянное битье „в морду“, сечение, заключение в мерзлые темные карцеры и голодание арестантов — таковы характерные черты этой тюрьмы. За каждую жалобу арестантам „задают баню“ (т. е. секут) или запирают в темный карцер… Смертность в тюрьме
