нахъ бастіона; для писанья даютъ только грифельную доску, — и когда совѣтъ Географическаго Общества хлопоталъ о разрѣшеніи мнѣ окончить одну научную работу, его пришлось добывать у самаго императора. Особенно тяжело отзывается эта, тянущаяся иногда годами, вынужденная бездѣятельность на рабочихъ и крестьянахъ, которые не могутъ читать по цѣлымъ днямъ: вслѣдствіе этой причины наблюдается большой процентъ психическихъ заболѣваній. Въ западно-европейскихъ тюрьмахъ, двухлѣтнее — трехлѣтнее одиночное заключеніе считается серьезнымъ испытаніемъ, могущимъ повести къ безумію. Но въ Европѣ арестантъ занимается какой-либо ручной работой въ своей камерѣ; ему не только разрешается читать и писать, но ему даютъ всѣ необходимые инструменты для выполненія какой-нибудь работы. Его жизнь не сводится исключительно къ дѣятельности одного воображенія; его тѣло, его мускулы также бываютъ заняты. И все же компетентные наблюдатели принуждены, путемъ горькаго опыта, убѣдиться въ томъ, что двухлѣтній — трехлѣтній періодъ одиночнаго заключенія черезчуръ опасенъ. Въ Трубецкомъ бастіонѣ чтеніе было единственнымъ разрѣшеннымъ занятіемъ; но даже чтеніе не дозволялось приговореннымъ къ заключенію въ Алексѣевскомъ равелинѣ.
Даже немногія „послабленія“, допущенныя теперь во время свиданій съ родными, были добыты тяжелой борьбой. Вначалѣ свиданіе съ родными разсматривалось не какъ право заключеннаго, а какъ милость со стороны начальства. Со мною случилось однажды, послѣ ареста моего брата, что я не видѣлъ никого изъ моихъ родныхъ въ теченіе трехъ мѣсяцевъ. Я зналъ, что мой братъ, съ которымъ меня связывали узы болѣе чѣмъ братской любви, былъ арестованъ. Письмомъ въ нѣсколько строкъ меня извѣщали, что относительно всего, касающагося изданія моей работы, я долженъ обращаться къ другому лицу и я догадывался о причинѣ, т.-е. объ арестѣ брата. Но въ теченіе трехъ мѣсяцевъ я не зналъ, за что его арестовали; не зналъ, въ чемъ его обвиняютъ; не зналъ, какая судьба ждетъ его. И, конечно, я не пожелаю никому въ мірѣ провести три такихъ мѣсяца,
нах бастиона; для писанья дают только грифельную доску, — и когда совет Географического Общества хлопотал о разрешении мне окончить одну научную работу, его пришлось добывать у самого императора. Особенно тяжело отзывается эта, тянущаяся иногда годами, вынужденная бездеятельность на рабочих и крестьянах, которые не могут читать по целым дням: вследствие этой причины наблюдается большой процент психических заболеваний. В западно-европейских тюрьмах, двухлетнее-трехлетнее одиночное заключение считается серьезным испытанием, могущим повести к безумию. Но в Европе арестант занимается какой-либо ручной работой в своей камере; ему не только разрешается читать и писать, но ему дают все необходимые инструменты для выполнения какой-нибудь работы. Его жизнь не сводится исключительно к деятельности одного воображения; его тело, его мускулы также бывают заняты. И всё же компетентные наблюдатели принуждены, путем горького опыта, убедиться в том, что двухлетний-трехлетний период одиночного заключения чересчур опасен. В Трубецком бастионе чтение было единственным разрешенным занятием; но даже чтение не дозволялось приговоренным к заключению в Алексеевском равелине.
Даже немногие «послабления», допущенные теперь во время свиданий с родными, были добыты тяжелой борьбой. Вначале свидание с родными рассматривалось не как право заключенного, а как милость со стороны начальства. Со мною случилось однажды, после ареста моего брата, что я не видел никого из моих родных в течение трех месяцев. Я знал, что мой брат, с которым меня связывали узы более чем братской любви, был арестован. Письмом в несколько строк меня извещали, что относительно всего, касающегося издания моей работы, я должен обращаться к другому лицу и я догадывался о причине, т. е. об аресте брата. Но в течение трех месяцев я не знал, за что его арестовали; не знал, в чём его обвиняют; не знал, какая судьба ждет его. И, конечно, я не пожелаю никому в мире провести три таких месяца,
