На основании указанного принципа все вопросы права разрешаются волей законодателя, как бы она далеко ни отстояла от того времени, когда эти вопросы приходится разрешать. И если от обнаружений этой воли в отдельных случаях восходят к „принципам“, призываемым на помощь в случаях неполноты или отсутствия законов, то эти принципы, однажды открытые и установленные, сохраняют такую же неподвижность, как и законы. Таким образом, нас приковывают насильственно — и не в отношении какого-либо отдельного закона, а в отношении всего права — к моменту издания закона; и какова бы ни была последующая эволюция идей и учреждений, мы не можем выйти ни на шаг из заколдованного кругозора законодателя, давно переставшего существовать. Правда, этот абсурд обходится при известной дозе свободы в толковании законов, но обходится не без ущерба для принципа следования воле законодателя. Кроме того, рано или поздно наступает момент, когда неудобный закон нельзя даже обойти, а надо или отвергнуть, или подчиниться. Ссылаться в таких случаях на законодательные реформы было бы бесполезно, так как, не говоря о затруднительности законодательного порядка для разрешения всех частных вопросов, возбуждаемых применением негодных законов, подобная ссылка доказывала бы только неспособность юриспруденции удовлетворить потребностям жизни своими собственными средствами.
С другой стороны, ограниченная рамками закона и поставленная в невозможность разрешать его применением все представляющиеся на практике случаи, современная юриспруденция вынуждена оперировать так наз. „принципами права“ и особого рода „понятиями“, ставящими ее на путь прямого злоупотребления формальной логикой и дедуктивной методой. Если бы дело шло только о выводах или последствиях из отдельных законов и построенных на них же принципов, то против такого применения дедуктивной методы к обработке права мы не сказали бы ни слова: оно отвечало бы как потребностям практики, так и стремлению к систематизации научного знания. Но когда последствия того или другого закона считают обязательными на практике только потому, что они выводятся из текста закона, и забывают, что полученные этим путем последствия представляют собой только диалектическую форму для тех жизненных потребностей, которых они сами служат выражением, и противоречие с которыми лишает их всякого практического значения; когда так же практически-обязательными считают и понятия, и принципы, опираемые не только на конкретные законодательные нормы, но и на произвольные гипотезы, и на фантазию их авторов; когда этим понятиям и принципам приписывают, вдобавок, и продуктивную силу, т. е. способность производить и не содержащиеся в их материале, т. е. в законах, последствия; и когда, наконец, нам говорят, что эти же понятия и принципы суть не только заклю-
