Провозглашение культа истории сопровождалось указанием на историческое изучение права, как на основную задачу юриспруденции. Этой последней ставилось в обязанность исследование всех, как ближайших, так и отдаленнейших первоисточников действующего права. Но такое исследование есть задача не юриспруденции, а истории права, и если мы менее всего склонны отрицать огромные услуги, оказываемые юриспруденции историей права, наравне с этнографией, статистикой, политической экономией, историей религии, нравственности и другими общественными науками, то отсюда все-таки не следует, чтобы история права была составной частью или „душой юриспруденции“, как этому учат представители так наз. историзма в Германии. Принять это учение значило бы признать и все общественные науки составными частями юриспруденции, которая представляла бы в таком случае не самостоятельную науку, имеющую свой особый, отличный от всех других наук предмет изучения, а какой-то странный конгломерат из отрывков всех наук. Сомнение же в том, что юриспруденция имеет свой особый, отличный от всех других наук предмет, состоящий в юридическом регулировании социальной жизни, едва ли допустимо.
Если действительное понимание того или другого правопорядка не может обойтись без поддержки истории права, статистики, политической экономии и т. д., то отсюда приходится заключать не к приобщению всех этих наук к юриспруденции, а только к их вспомогательному значению для последней, — совершенно так же, как поддержка, находимая у математики химией, физикой, минералогией, электротехникой и т. д., делает из математики не составную часть и этих отраслей знания, а лишь вспомогательную к ним науку. Забвение этой простой методологической истины привело юриспруденцию к ее настоящему кризису. Возведя на свой трон историю права, она попала, как будто, в плен к туземному князьку и была вдвинута в ложное, чуждое ее природе русло. Юридическое исследование было отвлечено от своей настоящей цели, которая лежит в понимании действительной юридической жизни и удовлетворении запросам этой жизни. Оно было обращено почти исключительно на задачи, принадлежащие не юриспруденции, а другой науке — истории права, и так как эта последняя опирается в значительной степени на языкознание и древности, то юриспруденция делалась частью не только истории права, но также филологии и археологии, и юристы превращались в скрытых историков, археологов и филологов. Отсюда само собой объясняется отчуждение не только средней публики, но даже судебной практики и законодательства от юриспруденции, которая, переставив свою задачу от настоящего на прошлое, лишила себя этим самым как самостоятельности, так и руководящей роли в направлении текущей жизни. Она восходила от современного
