-352 - признаются родомъ оффиціальной и.ш аутентической интерпретаціи, обязательной для судей. Въ основаніе этого взгляда кладутъ предположеніе о согласіи всѣхъ факторовъ законодательной власти относительно смысла даннаго закона, в въ этомъ согласіи находятъ твердую почву для пониманія закона и фиксированія его интерпретаціи. Но противъ этого предположенія говоритъ прежде всего то, что согласіе факторовъ законодательства можетъ относиться только къ тексту закона, а не къ его мотивамъ, которые могутъ быть отклонены и безъ того, чтобы это обстоятельство оставило какой бы то ни было слѣдъ въ текстѣ закона, или содѣйствовало выясненію его смысла. Можно сказать еще болѣе, а именно, что и согласіе въ отношеніи къ тексту закона является въ большинствѣ случаевъ результатомъ компромисса интересовъ различныхъ лицъ и партій, которыя исходятъ часто изъ діаметрально противоположныхъ точекъ зрѣнія. Поэтому къ обсужденію закона въ парламентѣ или какомъ-либо иномъ законодательномъ собраніи можетъ быть менѣе, чѣмъ въ какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, примѣнена поговорка: qui tacet consentiri videtur (кто молчитъ, тотт. соглашается). Объясненія министровъ и другихъ лицъ остаются нерѣдко безъ отвѣта по чисто внѣшнимъ причинамъ, и предполагать, что мнѣніе монарха или другого фактора законодательства совпадаетъ всегда съ мнѣніемъ остальныхъ факторовъ того же дѣла, было бы. по меньшей мѣрѣ, произвольно. Но допуская даже общее согласіе всѣхъ факторовъ законодательства въ пониманіи того или другого закона установленнымъ, мы все-таки должны были бы признать, что это согласіе не заключаетъ въ себѣ ничего обязательнаго, такъ какъ оно стоить внѣ текста закона и безразлично для его дѣйствія. Законодатель дѣйствуетъ только словами закона, а то, что имъ и его сотрудниками объясняется помимо этихъ словъ, относится къ области ихъ индивидуальныхъ воззрѣній на законъ, которыя такъ же мало связываютъ насъ, какъ и всѣ прочія индивидуальныя воззрѣнія. Говорить, что эти воззрѣнія перешли въ законъ и сдѣлались его составной частью, мы не имѣемъ основанія, такъ какъ законодательные органы могутъ говорить словами закона только то, что говоряп. эти слова. Наконецъ, изъ господствующаго взгляда слѣдовала бы возможность ссылаться въ доказательство того или другого пониманія закона не только на оффиціальные мотивы и парламентскіе акты, но и на частные документы и переписку отдѣльныхъ министровъ и депутатовъ для того, чтобы узнать образъ мыслей всѣхъ, кто участвовалъ въ составленіи закона. Можно было бы просить и о допросѣ этихъ лицъ для установленія смысла, который опи придавали различнымъ статьямъ голосованнаго ими закона, и привлечь съ этой же цѣлью къ обсужденію даже ихъ избирательныя рѣчи и воззванія. Тогда толкованіе законовъ обратилось бы въ нѣчто, подобное частной ипквнзиціп: законы упали бы со своего пьедестала на плоскость частныхъ вожделѣній п индивидуальныхъ воззрѣній, и если когда-то Византійскій
