буется, чтобы ее принимали, она расширяется въ неопредѣленность и утрачиваетъ свое значеніе. Божественная благость должна быть благостью не въ обыкновенномъ, а въ высшемъ смыслѣ слова, не отличаться отъ правосудія, а умѣряться имъ (примиряющее выраженіе Лейбница) такъ же, какъ правосудіе — благостью; такимъ образомъ, благость уже перестаетъ быть благостью, а правосудіе — правосудіемъ. Всемогущество должно умѣряться премудростью, но въ такомъ случаѣ оно уже не есть всемогущество, какъ таковое, ибо оно ей подчинено; премудрость должна расширяться во всемогущество, но при этомъ она исчезаетъ, какъ премудрость, привносящая цѣль и мѣру. Истинное понятіе безконечнаго и его абсолютнаго единства, къ которому мы придемъ далѣе, не есть понятіе у'мѣренія, взаимнаго ограниченія и смѣшенія, которое есть поверхностное, переходящее въ неопредѣленную туманность отношеніе, и которымъ можетъ довольствоваться лишь лишенное понятія представленіе. Реальность, признаваемая въ такомъ опредѣленіи Бога за опредѣленное качество, выведенная изъ своей опредѣленности, перестаетъ быть реальностью; она становится отвлеченнымъ бытіемъ; Богъ, какъ чисто реальное во всѣхъ реальностяхъ, или какъ полнота всѣхъ реальностей, есть то же неопредѣленное и безсодержательное, какимъ оказывается и пустое абсолютное, въ которомъ все есть одно.
Если, напротивъ, реальность признается въ ея опредѣленности, то, такъ какъ для нея существенъ моментъ отрицанія, полнота всѣхъ реальностей оказывается въ той же мѣрѣ полнотою всѣхъ отрицаній, полнотою всѣхъ противорѣчій, но ближайшимъ образомъ и абсолютною мощью, въ которой поглощено все опредѣленное; но такъ какъ она сама есть постольку, поскольку въ противоположность ей есть нѣчто, ею не снятое, то, мысля ее расширенною въ завершенную безграничную силу, мы превращаемъ ее въ отвлеченное ничто. То реальное во всемъ реальномъ, то бытіе во всякомъ существованіи, которое должно выражать собою понятіе Бога, есть не что иное, какъ отвлеченное бытіе, которое есть то же, что ничто.
Что опредѣленность есть отрицаніе, положенное утвердительно, выражается Спинозою: Omnis determinatio est negatio (всякое опредѣленіе есть отрицаніе). Это выраженіе имѣетъ безмѣрную важность, только нужно имѣть въ виду, что отрицаніе, какъ таковое, есть безформенная отвлеченность. Но умозрительной философіи не слѣдуетъ вмѣнять въ вину, что она заканчиваетъ на отрицаніи или ничто, ибо въ послѣднемъ для нея столь же мало истины, какъ и въ реальности.
Необходимымъ слѣдствіемъ того, что опредѣленность есть отрицаніе, служитъ единство спинозовой субстанціи или тотъ выводъ, что субстанція едина. Мышленіе и протяженіе, два опредѣленія, которыя имѣлъ предъ собою Спиноза, онъ долженъ былъ объединить въ этомъ единствѣ, ибо, какъ опредѣленныя реальности, они суть отрицанія, безконечность коихъ есть ихъ единство, такъ какъ по опредѣленію Спинозы, о чемъ будетъ сказано ниже, безконечность чего-либо есть его утвержденіе. Онъ понималъ ихъ, поэтому, какъ аттрибуты, т.-е. какъ такія, которыя не имѣютъ отдѣльнаго бытія,
буется, чтобы ее принимали, она расширяется в неопределенность и утрачивает свое значение. Божественная благость должна быть благостью не в обыкновенном, а в высшем смысле слова, не отличаться от правосудия, а умеряться им (примиряющее выражение Лейбница) так же, как правосудие — благостью; таким образом, благость уже перестает быть благостью, а правосудие — правосудием. Всемогущество должно умеряться премудростью, но в таком случае оно уже не есть всемогущество, как таковое, ибо оно ей подчинено; премудрость должна расширяться во всемогущество, но при этом она исчезает, как премудрость, привносящая цель и меру. Истинное понятие бесконечного и его абсолютного единства, к которому мы придем далее, не есть понятие у'мерения, взаимного ограничения и смешения, которое есть поверхностное, переходящее в неопределенную туманность отношение, и которым может довольствоваться лишь лишенное понятия представление. Реальность, признаваемая в таком определении Бога за определенное качество, выведенная из своей определенности, перестает быть реальностью; она становится отвлеченным бытием; Бог, как чисто реальное во всех реальностях, или как полнота всех реальностей, есть то же неопределенное и бессодержательное, каким оказывается и пустое абсолютное, в котором всё есть одно.
Если, напротив, реальность признается в её определенности, то, так как для неё существен момент отрицания, полнота всех реальностей оказывается в той же мере полнотою всех отрицаний, полнотою всех противоречий, но ближайшим образом и абсолютною мощью, в которой поглощено всё определенное; но так как она сама есть постольку, поскольку в противоположность ей есть нечто, ею не снятое, то, мысля ее расширенною в завершенную безграничную силу, мы превращаем ее в отвлеченное ничто. То реальное во всём реальном, то бытие во всяком существовании, которое должно выражать собою понятие Бога, есть не что иное, как отвлеченное бытие, которое есть то же, что ничто.
Что определенность есть отрицание, положенное утвердительно, выражается Спинозою: Omnis determinatio est negatio (всякое определение есть отрицание). Это выражение имеет безмерную важность, только нужно иметь в виду, что отрицание, как таковое, есть бесформенная отвлеченность. Но умозрительной философии не следует вменять в вину, что она заканчивает на отрицании или ничто, ибо в последнем для неё столь же мало истины, как и в реальности.
Необходимым следствием того, что определенность есть отрицание, служит единство спинозовой субстанции или тот вывод, что субстанция едина. Мышление и протяжение, два определения, которые имел пред собою Спиноза, он должен был объединить в этом единстве, ибо, как определенные реальности, они суть отрицания, бесконечность коих есть их единство, так как по определению Спинозы, о чём будет сказано ниже, бесконечность чего-либо есть его утверждение. Он понимал их, поэтому, как аттрибуты, т. е. как такие, которые не имеют отдельного бытия,
