русскаго имени около половины IX вѣка; свидѣтельства бертинскихъ лѣтописей о шведской, Ахмедъ-эль-Катиба и Ліутпранда о норманской Руси, Константина багрянороднаго о названіяхъ днѣпровскихъ пороговъ и т. д. Взятыя отдѣльно, эти свидѣтельства подтверждаютъ, при первомъ взглядѣ, мнѣніе о норманствѣ Руси; но, взятыя отдѣльно, свидѣтельства Григорія турскаго подтверждаютъ мнѣніе о троянскомъ происхожденіи Франковъ; Ѳеофилакта — объ аварскомъ происхожденіи Славянъ; Ибнъ-Гаукала — о русскомъ происхожденіи Мордвы. Значеніе письменныхъ документовъ и ихъ толкованій, при рѣшеніи вопроса о спорныхъ народныхъ началахъ, очевидно подчинено необходимости согласованія различныхъ сказаній и мнѣній съ положительными слѣдами вліянія одной народности на другую, въ отношеніи къ языку, религіи, праву, народнымъ обычаямъ и преданіямъ. Теперь, удовлетворяетъ ли норманская система этимъ условіямъ своего значенія въ области русской науки? Указываетъ ли она на непреложные, вѣрные слѣды норманскаго вліянія на исторію и внутренній бытъ словенорусскихъ племенъ? Мы увидимъ противное; увидимъ не только явное отсутствіе норманскаго начала въ основныхъ явленіяхъ древне-русскаго быта, но и совершенную невозможность согласовать ихъ существованіе съ предположеніемъ о скандинавизмѣ призванныхъ варяговъ. А въ такомъ случаѣ, не въ правѣ ли мы положить, что письменныя свидѣтельства, на которыхъ норманская школа преимущественно (можно почти сказать исключительно) основываетъ свою историческую теорію, или сами по себѣ невѣрны или невѣрно поняты новѣйшими толкователями? Разсмотрѣнію этихъ сви-
русского имени около половины IX века; свидетельства бертинских летописей о шведской, Ахмед-эль-Катиба и Лиутпранда о норманской Руси, Константина багрянороднаго о названиях днепровских порогов и т. д. Взятые отдельно, эти свидетельства подтверждают, при первом взгляде, мнение о норманстве Руси; но, взятые отдельно, свидетельства Григория турского подтверждают мнение о троянском происхождении Франков; Феофилакта — об аварском происхождении Славян; Ибн-Гаукала — о русском происхождении Мордвы. Значение письменных документов и их толкований, при решении вопроса о спорных народных началах, очевидно подчинено необходимости согласования различных сказаний и мнений с положительными следами влияния одной народности на другую, в отношении к языку, религии, праву, народным обычаям и преданиям. Теперь, удовлетворяет ли норманская система этим условиям своего значения в области русской науки? Указывает ли она на непреложные, верные следы норманскаго влияния на историю и внутренний быт словенорусских племен? Мы увидим противное; увидим не только явное отсутствие норманского начала в основных явлениях древне-русского быта, но и совершенную невозможность согласовать их существование с предположением о скандинавизме призванных варягов. А в таком случае, не в праве ли мы положить, что письменные свидетельства, на которых норманская школа преимущественно (можно почти сказать исключительно) основывает свою историческую теорию, или сами по себе неверны или неверно поняты новейшими толкователями? Рассмотрению этих сви-
