говорящими, опытными полководцами и обнаруживающими разныя иныя доблести, — самъ изъ числа болтуновъ, фокусниковъ, которые могутъ только надувать слушателей фокусами и льстить имъ, но не приносить пользы. Неужели въ самомъ дѣлѣ мы можемъ считать достоинствомъ поэта что либо другое, какъ не искусство изображать жизнь помощью слова? Какъ же способенъ поэтъ изображать жизнь, самъ не зная ея, и будучи человѣкомъ непонимающимъ! Не въ томъ, по нашему убѣжденію, достоинство поэтовъ, въ чемъ плотниковъ и кузнецовъ: достоинство послѣднихъ нe требуетъ чего либо благороднаго или возвышеннаго отъ обладателей ихъ; между тѣмъ достоинство поэта связано съ достоинствомъ человѣка, и нельзя сдѣлаться хорошимъ поэтомъ тому, кто не сдѣлался прежде хорошимъ человѣкомъ.
6) Впрочемъ, отнимать у поэта знаніе реторики свойственно лицу, которое просто смѣется надъ нами. Что же наиболѣе свойственно оратору или поэту, какъ не умѣнье выражаться? И кто въ состояніи выразить что-либо словами лучше Гомера? — Но скажутъ — поэтическій слогъ отличается отъ ораторскаго. Да; въ самой поэзіи есть слогъ трагическій и комическій, точно также какъ въ прозѣ историческій и судебный. Однако, не есть ли рѣчь — понятіе родовое, виды котораго стихотворная и прозаическая рѣчь? или же только рѣчь вообще составляетъ родъ, а не ораторская рѣчь, ораторскій слогъ и достоинство этой рѣчи? Говоря по справедливости, рѣчь прозаическая, и именно обработанная есть подражаніе поэтической. Прежде всего появилось въ свѣтъ поэтическое изложеніе и пріобрѣло славу; потомъ, подражая ей, разрѣшая стихъ, но сохраняя прочія поэтическія особенности, писали свои произведения Кадмы, Ферекиды, Гекатеи; затѣмъ позднѣйшіе писатели, постоянно отнимая что-нибудь изъ поэтическихъ свойствъ, низвели рѣчь къ ея настоящему виду, какъ бы съ какого то возвышеннаго положенія. Подобно этому можно сказать, что комедія получила способъ изложенія отъ трагедіи и низошла съ высоты послѣдней до такъ называемой теперь разговорной рѣчи. Употребленіе древними поэтами слова пѣть вмѣсто говорить свидѣтельствуетъ о томъ же, т. е. что поэзія была источникомъ и началомъ искусственной, ораторской рѣчи. Къ тому же поэзія при публичномъ исполненіи соединялась съ пѣніемъ; это собственно была пѣсня или пѣвучая рѣчь; отсюда образовались слова: рапсодія, трагедія, комедія. И такъ, если слово говорить обозначало прежде всего поэтическую рѣчь, и эта послѣдняя сопровождалась пѣніемъ, то слово пѣть значило тоже самое, что и говорить; потомъ одинъ изъ терминовъ былъ приложенъ по злоупотребленію къ прозѣ, а еще позже злоупотребленіе распространилось и на другой терминъ. Наконецъ самое названіе рѣчи безъ метра прозаическою[1] обозначаетъ рѣчь какъ бы опустившуюся съ нѣкоторой высоты, съ колесницы на землю.
- ↑ Прозаическій по Греч. πεζος, собств. пѣшій
говорящими, опытными полководцами и обнаруживающими разные иные доблести, — сам из числа болтунов, фокусников, которые могут только надувать слушателей фокусами и льстить им, но не приносить пользы. Неужели в самом деле мы можем считать достоинством поэта что-либо другое, как не искусство изображать жизнь помощью слова? Как же способен поэт изображать жизнь, сам не зная её, и будучи человеком непонимающим! Не в том, по нашему убеждению, достоинство поэтов, в чём плотников и кузнецов: достоинство последних нe требует чего-либо благородного или возвышенного от обладателей их; между тем достоинство поэта связано с достоинством человека, и нельзя сделаться хорошим поэтом тому, кто не сделался прежде хорошим человеком.
6) Впрочем, отнимать у поэта знание риторики свойственно лицу, которое просто смеётся над нами. Что же наиболее свойственно оратору или поэту, как не уменье выражаться? И кто в состоянии выразить что-либо словами лучше Гомера? — Но скажут — поэтический слог отличается от ораторского. Да; в самой поэзии есть слог трагический и комический, точно также как в прозе исторический и судебный. Однако, не есть ли речь — понятие родовое, виды которого стихотворная и прозаическая речь? или же только речь вообще составляет род, а не ораторская речь, ораторский слог и достоинство этой речи? Говоря по справедливости, речь прозаическая, и именно обработанная есть подражание поэтической. Прежде всего появилось в свет поэтическое изложение и приобрело славу; потом, подражая ей, разрешая стих, но сохраняя прочие поэтические особенности, писали свои произведения Кадмы, Ферекиды, Гекатеи; затем позднейшие писатели, постоянно отнимая что-нибудь из поэтических свойств, низвели речь к её настоящему виду, как бы с какого то возвышенного положения. Подобно этому можно сказать, что комедия получила способ изложения от трагедии и низошла с высоты последней до так называемой теперь разговорной речи. Употребление древними поэтами слова петь вместо говорить свидетельствует о том же, т. е. что поэзия была источником и началом искусственной, ораторской речи. К тому же поэзия при публичном исполнении соединялась с пением; это собственно была песня или певучая речь; отсюда образовались слова: рапсодия, трагедия, комедия. И так, если слово говорить обозначало прежде всего поэтическую речь, и эта последняя сопровождалась пением, то слово петь значило тоже самое, что и говорить; потом один из терминов был приложен по злоупотреблению к прозе, а еще позже злоупотребление распространилось и на другой термин. Наконец самое название речи без метра прозаическою[1] обозначает речь как бы опустившуюся с некоторой высоты, с колесницы на землю.
- ↑ Прозаический по Греч. πεζος, собств. пеший
