«Ночное чучело!» сказалъ орёлъ. — «Потише!
Ты здѣсь сидишь ничуть меня не выше;
Такъ, стало, мы равны!» — «Да! оба въ небесахъ;
Но я взлетѣлъ сюда на собственныхъ крылахъ,
А ты? — тебя внесла богиня на рукахъ!»
Принцъ. А, мой добрый, честный Галотти. Ужь непремѣнно случилось что-нибудь важное, если я вижу васъ у себя. Для бездѣлицы вы бы не пришли. Но я не хочу упрекать васъ.
Одоардо. Ваша свѣтлость, я считаю, во всякомъ случаѣ, неприличнымъ навязываться и своему государю. Кого онъ знаетъ, того и призовётъ, если имѣетъ въ нёмъ нужду. Даже и теперь я прошу извиненія…
Принцъ. Какъ бы я желалъ, чтобъ многіе другіе имѣли эту гордую скромность! Но къ дѣлу. Вы въ нетерпѣніи увидѣть вашу дочь? Она теперь въ новомъ безпокойствѣ, по случаю внезапнаго удаленія нѣжно любимой матери. Зачѣмъ она уѣхала? Я ожидалъ только, чтобы дорогая Эмилія вполнѣ отдохнула, и хотѣлъ потомъ обѣихъ торжественно отвезти въ городъ. Вы лишили меня половины этого торжества, но я не допущу васъ вполнѣ лишить меня его.
Одоардо. Слишкомъ много милости! Позвольте мнѣ, принцъ, избавить несчастную дочь мою отъ всѣхъ тѣхъ многочисленныхъ огорченій, которыя готовятъ ей въ Гвасталѣ друзья и недруги, состраданіе и злорадство.
Принцъ. Было бы жестоко лишать её сладостнаго соболѣзнованія друзей; что же касается предохраненія отъ огорченій со стороны враговъ и злорадства ихъ, то позвольте, любезный Галотти, мнѣ самому позаботиться объ этотъ.
Одоардо. Принцъ, отеческая любовь неохотно дѣлится своими заботами. Я знаю, что моей дочери единственно что прилично въ настоящихъ обстоятельствахъ, это — удаленіе отъ свѣта, монастырь — и какъ можно скорѣе.
Принцъ. Монастырь?
Одоардо. А до-тѣхъ-поръ пусть плачетъ на глазахъ у отца.
Принцъ. И такая красавица должна увидать въ монастырѣ? Ужели одна разбитая надежда должна дѣлать насъ непримиримыми въ отношеніи къ свѣту? Но, во всякомъ случаѣ, никто не можетъ противорѣчить отцу. Увезите вашу дочь, Галотти, куда вамъ угодно.
Одоардо (Маринелли). Что скажете вы, милостивый государь?
Маринелли. Вы меня ещё вызываете.
Одоардо. О, нисколько, нисколько!
Принцъ. Что такъ между вами?
Одоардо. Ничего, ваша свѣтлость, ничего. Мы разбираемъ, кто изъ васъ ошибся въ васъ.
Принцъ. Какъ такъ? Объяснитесь, Маринелли.
Маринелли. Мнѣ жаль, что я принуждёнъ противорѣчить милостивому рѣшенію моего принца. Но если долгъ дружбы требуетъ отъ меня прежде всего искать въ нёмъ справедливаго судью…
Принцъ. Какой дружбы?
Маринелли. Вы знаете, принцъ, какъ я любилъ графа Аппіани, какъ ваши души сливались въ одну…
Одоардо. Вы знаете это, принцъ? Въ такомъ случаѣ вы только одни это знаете.
Маринелли. Назначенный имъ самимъ быть его мстителемъ…
Одоардо. Вы?
Маринелли. Спросите у вашей супруги. Маринелли, имя Маринелли было послѣднимъ словомъ умирающаго графа. И съ какимъ выраженіемъ голоса оно было произнесено! Пусть это страшное выраженіе вѣчно будетъ звучать въ моихъ ушахъ, если я не употреблю всѣхъ усилій, чтобъ убійцы его были открыты и наказаны!
Принцъ. Будьте увѣрены въ моёмъ содѣйствіи.
Одоардо. И въ моёмъ горячемъ желаніи вамъ успѣха! Хорошо, хорошо! что же далѣе?
Принцъ. Я тоже спрашиваю васъ объ этомъ, Маринелли.
Маринелли. Есть подозрѣніе, что не разбойники напали на графа.
Одоардо (съ язвительной усмѣшкой). Не разбойники? Въ самомъ дѣлѣ?
Маринелли. Что соперникъ по любви хотѣлъ столкнуть его съ своей дороги.
