Потому, какъ только дѣвочка была въ состояніи понять, она разсказала ей ея исторію и осторожно, даже съ нѣжностью, внушила малюткѣ, что она была пріемная дочь у Шанталей, получившая у нихъ пріютъ, но въ сущности имъ чужая.
Клэръ относилась къ своему положенію съ необыкновенною вдумчивостью и поразительнымъ тактомъ; она съумѣла занять и сохранить указанное ей мѣсто съ такою скромностью и граціей, что отецъ мой былъ тронутъ ею до слезъ.
Даже на мою мать такъ сильно подѣйствовала страстная признательность и нѣсколько робкая преданность этого нѣжнаго, маленькаго существа, что она стала называть ее дочерью.
Иногда, послѣ какого-нибудь добраго, милаго поступка этой дѣвочки, мать поднимала очки на лобъ, что всегда у ней было признакомъ волненія, и повторяла: „Да, это перлъ, эта дѣвочка настоящій перлъ“! Названіе это такъ привилось къ маленькой Клэръ, что она сдѣлалась и осталась для насъ мадемуазель Перль.
М-сье Шанталь умолкъ. Онъ сидѣлъ на билліардѣ, болтая ногами, лѣвою рукой подбрасывалъ шаръ, а правою теребилъ тряпку, которою стирали записи на доскѣ и потому называли „мѣловою тряпкой“.
Слегка раскраснѣвшись, онъ заговорилъ глухимъ голосомъ, какъ бы про себя, уносясь въ воспоминаніе и медленно перебирая въ памяти все проснувшееся, пережитое, какъ медленно разсматриваютъ все въ старомъ, фамильномъ саду, гдѣ каждое дерево, каждая дорожка, каждое растеніе — остролисты, пахучіе лавры и тисы съ ихъ красными, жирными зернами, — словомъ все на каждомъ шагу вызываетъ
