ная, справедливая, правдоподобная, не удовлетворяла моему поэтическому чувству. Эти геройскіе обрубки требовали прекрасной жертвы; но такой не доставало и потому я чувствовалъ неудовлетворенность.
Я спросилъ его вдругъ: — Есть-ли дѣти у госпожи де-Флерель!
— Да, дѣвочка и два мальчика. Для нихъ-то я и везу игрушки. Ея мужъ и она были очень добры ко мнѣ.
Поѣздъ поднимался на Сан-Жерменскую покатость, прошелъ черезъ туннели и, дойдя до станціи, остановился.
Я уже собирался предложить свою помощь искалѣченному офицеру, какъ вдругъ двѣ руки протянулись къ нему въ открытую дверь.
— Здравствуй, дорогой Ревальеръ.
— Здравствуй, Флерель.
Сзади мужчины улыбалась женщина, сіяющая, еще красивая, посылая привѣтствіе рукой, обтянутой перчаткой. Около нея прыгала отъ радости маленькая дѣвочка, а два мальчугана жадно смотрѣли на барабанъ и ружье, переходившіе изъ сѣтки вагона въ руки ихъ отца.
Когда инвалидъ вышелъ на платформу, всѣ дѣти расцѣловали его. Потомъ они отправились въ путь, и дѣвочка дружелюбно держала въ своей рученкѣ полированную перекладину костыля, какъ бы большой палецъ своего взрослаго друга.
