Когда, въ двадцати словахъ, докторъ передалъ ей въ чемъ дѣло, она успокоилась и даже успокоила доктора, сообщивъ ему, что подобныя происшествія случались и прежде.
— Надо его уложить, сударь, больше ничего. Онъ уснетъ и завтра встанетъ здоровымъ.
— Но вѣдь онъ насилу говоритъ, — сказалъ докторъ.
— О, это пустяки: онъ немножко выпилъ, вотъ и все. Онъ не обѣдалъ, чтобы быть гибче, а потомъ для возбужденія выпилъ двѣ зелененькихъ. Абсентъ, видите ли, подбадриваетъ ему ноги, но за то лишаетъ способности думать и говорить. Въ его годы нельзя уже плясать такъ, какъ онъ хочетъ. Но, видно, онъ никогда этого не пойметъ.
Удивленный докторъ принялся разспрашивать:
— Зачѣмъ же онъ, въ его возрастѣ, такъ танцуетъ?
Она пожала плечами, краснѣя отъ постепенно возраставшаго въ ней гнѣва.
— Ахъ! да — зачѣмъ? Затѣмъ, видите ли, чтобы подъ этою маской казаться молодымъ; чтобы женщины считали его за волокиту и шептали ему на ухо всякія сальности; чтобы тереться объ ихъ грязную кожу съ ихъ духами, пудрами и помадами. То-то свинство. Ну, ужъ житье мнѣ было! Видите ли, сударь, я знаю его не первый годъ, — вотъ уже сорокъ лѣтъ, какъ это продолжается… Но надо сперва его уложить, чтобъ ему не сдѣлалось хуже. Вамъ не составитъ труда помочь мнѣ? Когда онъ въ такомъ видѣ, я одна не въ состояніи съ нимъ справиться.
Старикъ съ пьянымъ видомъ сидѣлъ на своей кровати; длинные сѣдые волосы падали на лицо.
Подруга его глядѣла на него глазами и злобными, и умиленными, и затѣмъ сказала:
— Не правда ли, что у него голова красива для его
