Они сѣли такъ, что головы ихъ были въ тѣни, а ноги на солнцѣ. Они смотрѣли какъ кишила эта жизнь, вызванная пробившимся лучемъ, и Жанна растроганная повторяла:
— Какъ хорошо, хорошо въ деревнѣ; бываютъ минуты, когда мнѣ хочется стать мухой, бабочкой, чтобы спрятаться въ цвѣтахъ.
Они заговорили о себѣ, о своихъ привычкахъ, вкусахъ, тѣмъ тихимъ, интимнымъ голосомъ, которымъ люди высказываютъ свои задушевныя мысли. Онъ говорилъ, что свѣтъ ему надоѣлъ и онъ усталъ отъ этой пустой жизни, все то же и то же, ничего тамъ не встрѣтишь правдиваго, искренняго.
Свѣтъ! Она желала бы его узнать, хотя заранѣе была увѣрена, что въ немъ хуже, чѣмъ въ деревнѣ.
И чѣмъ сильнѣе сближались ихъ сердца, тѣмъ церемоннѣе они называли другъ друга „monsieur et mademoiselle“, тѣмъ взгляды ихъ болѣе улыбались и смѣшивались; имъ казалось, что новый лучъ доброты проникалъ въ нихъ, любовь ихъ росла, а они интересовались тысячами вещей, о которыхъ они прежде никогда не заботились.
Они вернулись; но оказалось, что баронъ дошелъ пѣшкомъ до пещеры chambre-aux-Demoiselles, находящейся въ скалѣ: они подождали его въ гостиницѣ.
Онъ вернулся только къ пяти часамъ вечера, послѣ продолжительной прогулки по морскому берегу.
Вернулись въ лодку, которая тихо поплыла безъ толчковъ, безъ вѣтра; только изрѣдка налеталъ вѣтерокъ, надувалъ парусъ на минуту, а затѣмъ онъ снова падалъ, какъ тряпка, вдоль мачты. Темная волна казалась мертвой и солнце, истощая весь свой зной, слѣдуя своему пути, медленно приближалось къ ней.
Оцѣпенѣлость моря заставила опять всѣхъ молчать.
