собралось въ большой залѣ Плудесканской гостинницы, гдѣ нѣсколько веселыхъ фотоживописцевъ развивали свои воззрѣнія на искусство, приправляя ихъ разными шуточками, Ла-Героньеръ, который все время сидѣлъ погрузившись въ чрезвычайно для него трудныя и мучительныя размышленія, внезапно ударилъ себя рукою по лбу и прошепталъ на ухо Жоржу:
— Эврика!.. Наконецъ-то я догадался, отчего докторъ Сюльфатенъ, несмотря на данныя ему положительныя инструкціи вызвать во что бы ни стало ссору между вами и вашей невѣстой, совсѣмъ не заботится о выполненіи возложенной на него обязанности… Онъ уже и теперь правая рука Филоксена Лорриса. Естественно, что, отстраняя васъ… или, лучше сказать, помогая вамъ отстраняться отъ занятій въ лабораторіи и отъ крупныхъ промышленныхъ предпріятій… Очевидно, вы до нихъ не охотникъ!.. онъ… не помню хорошенько, что именно хотѣлъ я сказать… ахъ, да! Онъ надѣется… или правильнѣе разсчитываетъ остаться единственнымъ возможнымъ преемникомъ Филоксена Лорриса… Какая плутовская, но вмѣстѣ съ тѣмъ чертовски ловкая комбинація!.. Ну-съ, поняли вы, наконецъ, въ чемъ дѣло?.. Вотъ и мотайте себѣ на усъ!
Послѣ этого мозгового усилія Ла-Героньеръ пришелъ въ состояніе полнѣйшаго изнеможенія, а вмѣстѣ съ тѣмъ, отъ жестокой головной боли, едва могъ держаться на ногахъ. Гретли пришлось напоить его ромашкой и уложить въ постель.
