какою-то заунывностью, которая непосредственно рождается при взглядѣ на снѣжныя долины и голыя рощи, почти три четверти года сѣтующія на жестокую природу. Оттого-то, продолжаетъ онъ, дознано, что ни одинъ изъ европейскихъ народовъ не способнѣе русскаго къ элегическимъ сочиненіямъ. Слѣдуя по времени, разбираетъ онъ „Пѣснь о Игорѣ“, приводитъ изъ нея нѣкоторыя мѣста, и, сказавъ замѣчаніе о ея переводѣ гг. Язвицкаго и Палицына (или Попова), переходитъ къ пѣснямъ. Здѣсь распространяется о вѣкѣ, которому можно бы было приписать ихъ, раздѣляетъ ихъ на пѣсни элегическія, заключающія въ себѣ однѣ изліянія чувства, и на пѣсни балладическіе, разсказывающія чью-нибудь исторію. Наконецъ, тою же самою мѣрою и какъ можно ближе переводитъ лучшія. Въ концѣ разсужденія говоритъ онъ о русскихъ сказкахъ, собранныхъ г. Ключаревымъ, тамъ о польскомъ вѣкѣ, который оканчиваетъ Кантемиромъ, съ краткою его жизнію. Всего любопытнѣе приведу вамъ описаніе коня, переведенное тѣмъ же размѣромъ изъ извѣстной сказки: „Начинается сказка отъ сивки, отъ бурки“ и пр.
Wenn es rennet das Ross,
Es erzittert der Schoss
Der zermalmeten Erde,
Es fliegen vorüber
Dem muthigen Pferde
Die Berg' und die Thäler,
Es dampfen die Felder,
Es rauschen die Wälder,
Und hinten mit Sausen,
Und hinten mit Brausen
Der Wind in die Ohren
Ihm heulet und pfeift.
Увидя, какъ примутъ его сочиненіе, онъ, можетъ быть, напишетъ о новѣйшихъ нашихъ поэтахъ. Кто не пожелаетъ успѣховъ этому молодому человѣку, одаренному способностями? Кто не подумаетъ съ удовольствіемъ, что, можетъ быть, за вѣкомъ, прославленнымъ нашимъ громкимъ оружіемъ, послѣдуетъ золотой вѣкъ россійской словесности?...
Прошу васъ, милостивый государь, увѣдомить въ вашемъ журналѣ читателей о сей книгѣ.
Россійскій Музеумъ, 1815 г., IV.