самъ, хочу долго летать, всю землю хочу покрыть радостной жизнью... А дѣдъ будитъ. Нечего дѣлать, надо вставать. Одинъ за другимъ спрыгнули мы съ жаркихъ палатей на грязный, холодный полъ, ежимся, зѣваемъ, почесываемся. Я еще весь во власти дивнаго сна, но боюсь говорить объ этомъ съ другими: поднимутъ на смѣхъ.
Старшіе давно за дѣломъ. Забота подняла ихъ до первыхъ пѣтуховъ. Дѣдъ ладитъ цѣпы, отецъ перебираетъ веревки, мать передъ объемистой сѣдой печью громыхаетъ посудой.
Печь широко разинула закопченную пасть, дышитъ багровыми клубами дыма, бросаетъ дрожащіе отблески пламени. Пляшутъ по избѣ огоньки, румянятъ смуглыя щеки дѣтей, въ повалку спящихъ на соломѣ, блескомъ рубиновъ играютъ на обвѣянныхъ инеемъ окнахъ, робкимъ трепетомъ золотятъ фольговый образъ Миколы угодника. И угодникъ строгимъ ликомъ слѣдитъ за нами, молодежью. Мы умываемся ледяной водой, фыркаемъ, брызжемся, свѣжѣемъ. Покорно стали передъ ликомъ угодника, шепчемъ молитву. Головы наши склоняются до самаго пола.
— ...Отъ сна возставъ, благодарю Тя... благодарю Тя... — шепчутъ губы. Мысли путаются, тонутъ въ воскресающихъ обрывкахъ ночныхъ грезъ. Рука творитъ крестъ, голова кладетъ поклоны, а сердце, сквозь чужія слова, трепещетъ отъ своей мечты.
Пѣгій жеребецъ запряженъ въ санки-казанки и ждетъ у воротъ. Поѣдемъ. Застоявшаяся юная
сам, хочу долго летать, всю землю хочу покрыть радостной жизнью... А дед будит. Нечего делать, надо вставать. Один за другим спрыгнули мы с жарких палатей на грязный, холодный пол, ёжимся, зеваем, почесываемся. Я ещё весь во власти дивного сна, но боюсь говорить об этом с другими: поднимут на смех.
Старшие давно за делом. Забота подняла их до первых петухов. Дед ладит цепы, отец перебирает верёвки, мать перед объёмистой седой печью громыхает посудой.
Печь широко разинула закопчённую пасть, дышит багровыми клубами дыма, бросает дрожащие отблески пламени. Пляшут по избе огоньки, румянят смуглые щёки детей, вповалку спящих на соломе, блеском рубинов играют на обвеянных инеем окнах, робким трепетом золотят фольговый образ Миколы угодника. И угодник строгим ликом следит за нами, молодёжью. Мы умываемся ледяной водой, фыркаем, брызжемся, свежеем. Покорно стали перед ликом угодника, шепчем молитву. Головы наши склоняются до самого пола.
— ...От сна восстав, благодарю Тя... благодарю Тя... — шепчут губы. Мысли путаются, тонут в воскресающих обрывках ночных грёз. Рука творит крест, голова кладёт поклоны, а сердце, сквозь чужие слова, трепещет от своей мечты.
Пегий жеребец запряжён в санки-казанки и ждёт у ворот. Поедем. Застоявшаяся юная
