Заложивъ руки за спину, попъ побрелъ по обширной церковной площади, подыскивая слова и мысли.
Луна пряталась на горизонтѣ за тяжелыми тучами, серебрила ихъ космы, крадучись освѣщала мутно-бѣлѣющій храмъ, одинокій среди другихъ общественныхъ зданій, темныхъ, приземистыхъ, отбѣжавшихъ отъ него на почтительное разстояніе.
Церковная школа спала. Спала и сторожка. Только въ земской школѣ въ одномъ изъ оконъ метлешился красноватый отблескъ дешевенькой лампы. Оттуда слышался молодой, спорящій говоръ.
— Открыто окно-то... — мелькаетъ въ головѣ отца Ѳеофана, и ему становится не по себѣ — не то стыдно, не то боязно чего-то.
Неслышно ступая по бархатистой молодой травѣ, попъ прошелся кругомъ церкви, постоялъ около церковной школы и нерѣшительно приблизился къ земской. Кто-то неуклюжій сидѣлъ на открытомъ окнѣ, и сутулая спина казалась на темномъ фонѣ огромной, какъ у слона. Сама учительница ходила изъ угла въ уголъ по комнатѣ, и ея стройный силуэтъ, совершенно темный, странно-фигуристый, то обрисовывался въ красноватомъ полусвѣтѣ, то уходилъ въ глубь, становился невидимымъ.
Кто-то третій говорилъ изъ глубины комнаты громкимъ размѣреннымъ баритономъ, прихлебывая въ промежуткахъ между словами чай, отчего
Заложив руки за спину, поп побрёл по обширной церковной площади, подыскивая слова и мысли.
Луна пряталась на горизонте за тяжёлыми тучами, серебрила их космы, крадучись освещала мутно-белеющий храм, одинокий среди других общественных зданий, тёмных, приземистых, отбежавших от него на почтительное расстояние.
Церковная школа спала. Спала и сторожка. Только в земской школе в одном из окон метлешился красноватый отблеск дешёвенькой лампы. Оттуда слышался молодой, спорящий говор.
— Открыто окно-то... — мелькает в голове отца Феофана, и ему становится не по себе — не то стыдно, не то боязно чего-то.
Неслышно ступая по бархатистой молодой траве, поп прошёлся кругом церкви, постоял около церковной школы и нерешительно приблизился к земской. Кто-то неуклюжий сидел на открытом окне, и сутулая спина казалась на тёмном фоне огромной, как у слона. Сама учительница ходила из угла в угол по комнате, и её стройный силуэт, совершенно тёмный, странно-фигуристый, то обрисовывался в красноватом полусвете, то уходил вглубь, становился невидимым.
Кто-то третий говорил из глубины комнаты громким размеренным баритоном, прихлёбывая в промежутках между словами чай, отчего
