ежели твое имя помянутъ. Такъ и знай... Оглашенный!...
Антонъ выслушалъ молча отцовскія угрозы и ушелъ на посидѣнки къ Бондарихѣ.
Изба вдовы Бондарихи, гдѣ собиралась молодежь, ютилась на самомъ краю крутого оврага, закиданнаго навозомъ и соломой. Сюда еле доносился обычный гомонъ села. Луна мягкими лучами серебрила солому и придавала одинокой постройкѣ видъ сиротливости.
Парень припалъ къ окну.
Въ слабо освѣщенной избѣ было много народу. Дѣвки, нарядныя, въ яркихъ платкахъ, въ широкихъ кофтахъ, сшитыхъ по мѣщанской модѣ, гурьбой стояли кругомъ Егорки Мертваго. Въ углу на конникѣ играли въ карты въ «темную». За столомъ въ красномъ углу сидѣли Михайла и трое мужиковъ. Михайла читалъ газету. Старуха Бондариха печально слушала, подперевъ щеку рукой и оттопыривъ указательный палецъ на случай, чтобы смахнуть непрошенную слезу. Молодая солдатка Марѳушка Липатова, ради которой Антонъ и пришелъ сюда, сидѣла передъ самымъ окномъ, облокотившись пухлой рукой на подоконникъ. Толстая, небрежно, по дѣвичьи, заплетенная русая коса обнимала загорѣлую шею. Антонъ видѣлъ смуглую румяную щеку съ легкимъ, еле замѣтнымъ пушкомъ, чувствовалъ мѣрное колыханіе упругихъ грудей, и на него пахнуло знакомымъ, возбуждающимъ запахомъ женскаго тѣла.
ежели твоё имя помянут. Так и знай... Оглашенный!...
Антон выслушал молча отцовские угрозы и ушёл на посиденки к Бондарихе.
Изба вдовы Бондарихи, где собиралась молодёжь, ютилась на самом краю крутого оврага, закиданного навозом и соломой. Сюда еле доносился обычный гомон села. Луна мягкими лучами серебрила солому и придавала одинокой постройке вид сиротливости.
Парень припал к окну.
В слабо освещённой избе было много народу. Девки, нарядные, в ярких платках, в широких кофтах, сшитых по мещанской моде, гурьбой стояли кругом Егорки Мёртвого. В углу на коннике играли в карты в «тёмную». За столом в красном углу сидели Михайла и трое мужиков. Михайла читал газету. Старуха Бондариха печально слушала, подперев щеку рукой и оттопырив указательный палец на случай, чтобы смахнуть непрошенную слезу. Молодая солдатка Марфушка Липатова, ради которой Антон и пришёл сюда, сидела перед самым окном, облокотившись пухлой рукой на подоконник. Толстая, небрежно, по-девичьи, заплетённая русая коса обнимала загорелую шею. Антон видел смуглую румяную щеку с лёгким, еле заметным пушком, чувствовал мерное колыхание упругих грудей, и на него пахнуло знакомым, возбуждающим запахом женского тела.
