Старикъ Митричевъ плакался своему сосѣду на разорительность свадьбы:
— Одинъ разоръ!.. разоръ одинъ, да и шабашъ... Дай кладки сто монетъ... на поповъ — двѣ красныхъ... и вина-то? меньше полсотни не обойдется... Иного глота вѣдь четвертью не свалишь!
— Гдѣ свалить! — соглашался сосѣдъ, — потому, если кто привыченъ... онъ что винища-то выглахтитъ?..
Въ разговоръ этотъ вмѣшался молодой трезвый мужикъ, сидѣвшій напротивъ. Онъ не пилъ водки, а только красное, почему относился къ окружающимъ слегка пренебрежительно.
— Насчетъ вина-то нонче просто управляются, — сказалъ онъ, — можно двумя ведрами свадьбу сыграть...
— Это крѣпкой водки, что ль, подносить?
— И крѣпкой водкой поятъ. А то вонъ Павелъ Василичъ для питуховъ-то настоялъ вина на спичкахъ! Смѣху-то!... Миколко Кадушкинъ... вѣдь пить-то здоровый!...
— Ну, такихъ питуховъ поискать!...
— А какъ поднесъ ему Павелъ-то Василичъ одну, онъ и очумѣлъ! Лежитъ на лавкѣ, голову-то подымаетъ, проситъ, а руки-ноги недвижны... Потѣха!... Ни онъ тѣ буянить, ни что!..
— Нѣтъ, ты его, подлеца, стегай, уложимши поперекъ лавки, а то онъ послѣ сядетъ тебѣ на загривокъ! — рычалъ рыжій мужикъ, видимо недовольный своими дѣтьми. — Бабушкинъ вонъ ищетъ
Старик Митричев плакался своему соседу на разорительность свадьбы:
— Один разор!.. разор один, да и шабаш... Дай кладки сто монет... на попов — две красных... и вина-то? меньше полсотни не обойдётся... Иного глота ведь четвертью не свалишь!
— Где свалить! — соглашался сосед, — потому, если кто привычен... он что винища-то выглахтит?..
В разговор этот вмешался молодой трезвый мужик, сидевший напротив. Он не пил водки, а только красное, почему относился к окружающим слегка пренебрежительно.
— Насчет вина-то нонче просто управляются, — сказал он, — можно двумя вёдрами свадьбу сыграть...
— Это крепкой водки, что ль, подносить?
— И крепкой водкой поят. А то вон Павел Василич для питухов-то настоял вина на спичках! Смеху-то!... Миколко Кадушкин... ведь пить-то здоровый!...
— Ну, таких питухов поискать!...
— А как поднес ему Павел-то Василич одну, он и очумел! Лежит на лавке, голову-то подымает, просит, а руки-ноги недвижны... Потеха!... Ни он те буянить, ни что!..
— Нет, ты его, подлеца, стегай, уложимши поперёк лавки, а то он после сядет тебе на загривок! — рычал рыжий мужик, видимо недовольный своими детьми. — Бабушкин вон ищет
