зрѣвали о существованіи вѣжливости или деликатности.
Волкъ Ларсенъ не разсмѣялся, хотя и въ его сѣрыхъ глазахъ блеснула веселая искорка; и въ этотъ моментъ, сдѣлавъ шагъ впередъ и ставъ съ нимъ лицомъ къ лицу, я впервые разсмотрѣлъ этого человѣка, независимо отъ его фигуры и отъ того потока брани, который только что изливался изъ его устъ. Лицо его съ крупными чертамии рѣзкими линіями было довольно грубое и съ перваго взгляда казалось массивнымъ; но, какъ и въ фигурѣ, массивность какъ-то скрадывалась и оставалось впечатлѣніе, что гдѣ-то въ глубинахъ его души таилась огромная умственная или духовная сила. Нижняя челюсть, подбородокъ, довольно высокій лобъ съ выпуклостями надъ бровямй, — всѣ эти черты необычайно крупныя и крѣпкія сами по себѣ, казалось, еще говорили о необыкновенной силѣ и мужествѣ духа, незримаго для глазъ.
Глаза — а мнѣ впослѣдствіи пришлось узнать ихъ хорошо — были большіе и красивые, широко разставленные, и прятались подъ густыми, черными дугообразными бровями. Они были того обманчиіваго сѣраго цвѣта, который вѣчно мѣняется и принимаетъ различные оттѣнки и цвѣта; который бываетъ то свѣтло-сѣрымъ, то темно-сѣрымъ, то сѣро-зеленымъ, то сѣро-голубымъ, чистымъ и яснымъ, какъ морская лазурь. Это были глаза, которые скрывали душу за тысячью ширмъ и которые, иногда, въ чрезвычайно рѣдкіе моменты открывалисъ и какъ бы совершенно обнажали ее.
