ками, но я начиналъ и самъ становиться похожимъ на животное, и такъ зарычалъ на него, что онъ испугался и отступилъ. Я представляю себѣ, что это было довольно некрасивое зрѣлище: Гёмфри Ванъ-Вейденъ стоялъ въ судовой кухнѣ, съежившись, какъ затравленный звѣрь и, поднявъ лицо къ врагу, собиравшемуся ударить его, рычалъ, приподнявъ губу, оскаливъ зубы и сверкая глазами, полными страха и безпомощности, но вмѣстѣ съ тѣмъ и отваги, вызванной этимъ страхомъ. Мнѣ не нравится эта картина. Она мнѣ слишкомъ напоминаетъ крысу въ западнѣ. Но все же это оказалось дѣйствительнымъ, потому что грозившій мнѣ кулакъ не опустился на меня.
Томасъ Могриджъ отступилъ, глядя на меня съ такой же ненавистью и злобой, съ какими я глядѣлъ на него. Мы походили иа двухъ разъяренныхъ звѣрей. Онъ не рѣшился ударить меня, потому что я не оробѣлъ; тогда онъ прибѣгнулъ къ другому средству, чтобы запугать меия. Въ кухнѣ былъ только одинъ сколько-нибудь порядочный ножъ. Отъ многолѣтняго употребленія лезвіе его стало длинное, тонкое, гибкое. Но все же онъ имѣлъ такой страшный видъ, что я вздрогнулъ, когда мнѣ пришлось въ первый разъ взять его въ руки. Кокъ занялъ точильный камень у Іогансена и принялся точить этотъ ножъ. Онъ дѣлалъ это необыкновенно демонстративно, бросая на меня по временамъ многозначительные взгляды. Онъ старательно подливалъ на него воду и точилъ его цѣлый день. Стальное лезвіе ножа стало походить на бритву, и кокъ
