Томасъ Могриджъ, съ такой цѣпкостью державшійся за жизнь, скоро снова былъ на ногахъ и принялся за свою двойную обязанность — кока и юнги. Джонсона и Лича бранили и били, какъ всегда, и они ждали конца охоты, не сомнѣваясь въ томъ, что вмѣстѣ съ нимъ придетъ и конецъ ихъ существованію; остальная часть команды жила по-собачьи и работала, какъ можно работать только у самаго безжалостнаго хозяина. Что касается Волка Ларсена и меня, то отношенія у насъ были довольно хорошія, хотя я никакъ не могь отдѣлаться отъ мысли, что я обязанъ убить его. Я безпредѣльно имъ восхищался и такъ же безпредѣльно боялся его. Но я никакъ не могъ вообразить его мертвымъ. Въ немъ было столько выносливости и затѣмъ какая-то вѣчная юность, которая мѣшала представить его себѣ мертвымъ. Я могъ только вообразить его всегда живымъ, всегда повелѣвающимъ, убивающимъ и разрушающимъ все вокругъ себя, и переживающимъ всѣхъ.
Однажды, когда мы находились посреди стада и море было слишкомъ бурно, чтобы спустить лодки, ему пришла фантазія отправиться самому на охоту съ двумя подручными. Онъ былъ превосходный стрѣлокъ и привезъ съ собою множество шкуръ при такихъ условіяхъ, который сами охотники называли невозможными.
Казалось, что онъ просто наслаждался опасностью, возможностью держать собственную жизнь въ рукахъ и бороться за нее противъ всякихъ случайностей.
