тался за столъ и вытащилъ револьверъ. Ларсенъ вошелъ въ каюту. Никогда еще я не видѣлъ такого безнадежнаго отчаянія на лицѣ Волка Ларсена, этого сильнаго, казалось, несокрушимаго человѣка. Онъ, какъ женщина, заломилъ руки и затѣмъ, поднявъ сжатые кулаки, застоналъ. Затѣмъ одной рукой онъ провелъ по глазамъ, какъ бы снимая съ нихъ паутину. «Боже, Боже!» — застоналъ онъ и снова поднялъ сжатые кулаки съ такимъ безнадежньмъ отчаяніемъ, что мнѣ стало страшно. Я дрожалъ, и чувствовалъ, какъ весь покрываюсь потомъ. Дѣйствительно, что можетъ быть ужаснѣе, какъ видъ сильнаго человѣка въ моментъ слабости и отчаянiя!
Но Волкъ Ларсенъ снова овладѣлъ собой, что, однако, стоило ему большого труда. Онъ старался придать, своему лицу спокойное выражение, но оно кривилось отъ боли. Онъ направился къ трапу, но даже въ его походкѣ чувствовалась какая-то слабость и нерѣшительность. Теперь я сталъ бояться за себя. Открытый люкъ лежалъ прямо у него на пути, и какъ только онъ его увидитъ, онъ догадается о моемъ присутствiи. Мнѣ было досадно, что онъ найдетъ меня трусливо прижавшимся въ уголъ; я быстро вскочилъ на ноги и безсознательно всталъ въ вызывающую позу. Но онъ меня не замѣтилъ, точно также какъ не замѣтилъ открытаго люка. Прежде, чѣмъ я успѣлъ сообразить въ чемъ дѣло, онъ шагнулъ прямо въ открытое отверстіе, но какъ только нога почувствовала, что подъ ней нѣтъ пола, прежнiй Волкъ Ларсенъ встрепенулся, всѣ его могучіе и быстрые
