поняла ихъ языкъ? И неужели ея глаза тоже теперь заговорили? Что же иное могло означать это выраженіе, эти сверкающія искры въ нихъ и еще что-то, что нельзя выразить словами? Нѣтъ, это невѣроятно. Къ тому же у меня не было опыта въ разговорѣ глазами. Я былъ только Гёмфри Ванъ-Вайденомъ, книгоѣдомъ, который только теперь былъ впервые влюбленъ.
Мы сошли на берегъ; надо было думать о другомъ.
— Какъ досадно, что, проработавъ весь день, мы не можемъ даже поспать спокойно ночь, — жаловался я послѣ ужина.
— Но развѣ теперь есть опасность? Вѣдь онъ же слѣпъ? — сказала она.
— Я не могу довѣрять ему, даже если онъ слѣпъ. Его безпомощность еще больше озлобляетъ его. Завтра первымъ дѣломъ придется вывести якорь и поставить шхуну на середину бухты. И каждую ночь, когда мы будемъ отправляться на берегъ, господинъ Волкъ Ларсенъ будетъ оставаться плѣнникомъ на суднѣ. Такимъ образомъ, намъ осталось дежурить только еще одну ночь.
Мы проснулись рано, и едва окончили завтракъ, какъ начался разсвѣтъ.
— О, ГёмфриI — вскрикнула Модъ въ ужасѣ и остановилась, какъ вкопанная.
Я взглянулъ на нее. Она смотрѣла на Призракъ. Я послѣдовалъ за ея взглядомъ, но не увидѣлъ ничего ѳеобеннаго.
Ножницы… — сказала она дрожащимъ голосомъ.
