на кухню за блюдами, я видѣлъ Гэрисона въ томъ же положеніи. Разговоръ за столомъ шелъ о другихъ вещахъ. Никто, повидимому, не интересовался напрасно гибнувшей жизныо. Но, направляясь лишній разъ въ кухню, я обрадовался, увидя, что Гэрисонъ началъ медленно спускаться. Онъ, очевидно, набрался, наконецъ, мужества.
Прежде, чѣмъ покончить съ этимъ инцидентомъ, я приведу еще разговоръ, который былъ у меня съ Волкомъ Ларсеномъ послѣ обѣда, когда я мылъ посуду.
— У васъ сегодня былъ очень кислый видъ, — началъ онъ. — Отчего это?
Я видѣлъ, что онъ знаетъ, отчего у меня былъ почти такой же больной видъ, какъ у Гэрисона, и что онъ пытается вызвать меня на разговоръ; я отвѣтилъ:
— Меня разстроило звѣрское обращеніе съ тѣмъ молодымъ парнемъ.
Онъ разсмѣялся короткимъ смѣхомъ.
Звѣрство похоже на морскую болѣзнь. Нѣкоторые подвержены ей, а другіе нѣтъ.
— Нѣтъ, это невѣрно, — возразилъ я.
— Да, да, именно такъ, — продолжалъ онъ. — Землѣ такъ же свойственно звѣрство, какъ морю движеніе. Нѣкоторые не выносятъ одного, а другіе другого. Вотъ и все.
— Вы смѣетесь надъ человѣческой жизнью, но неужели вы не придаете ей рѣшительно никакой цѣнности? — спросилъ я.
— Цѣнности? Какой цѣнности? — Онъ смотрѣлъ на меня, и хотя глаза его были серьезны и непо-
